— Эренберг? — переспросила старуха густым басом, приблизившись к Вальтеру.— Поднимитесь сперва на лестницу, потом направо, потом налево, затем еще на лестницу и, наконец, прямо. А вообще-то я не знаю наверно, в каком номере живут Эренберга. Но вот идет Густа, она проводит вас.
Вальтер обернулся к двери, где показалась высокая тонкая девушка. Ее лицо с ввалившимися щеками поражало своей желтизной.
— Густа,— закричала старуха.— Густа Эренберг!
— Ах, фрау Мюллер, я не могу найти доктора! — жалобно проговорила девушка.
— Еще бы! Когда их зовут в бедное семейство, у них один ответ: нет дома! Ну, что матушка?
— Ей очень плохо.
— Как? Вы Августа Эренберг? — удивился Вальтер.
— Да, а вы меня знаете?
— Ваша матушка больна?
— У нее тиф.
— И у вас тоже болезненный вид.
— Да вот уже неделя, как я не смыкаю глаз,— отвечала девушка.
— И есть-то много не приходится; старик пропивает последние гроши, особенно теперь, когда жена не может держать его в руках. С ним сущее горе — вчера он свалился с лестницы.
— Ах, фрау Мюллер, ведь ступени там поломаны,— поспешно проговорила девушка, желая заступиться за отца.
— Вот тут спрашивают о вас, Густа,— вспомнила старуха.
— А вы разве не узнаете меня? Я Вальтер, племянник вашей матушки.
— Теперь я припоминаю…— ответила девушка нехотя — ей было неловко вводить двоюродного брата к себе.
— Так тетушка больна?
— Очень! Да поможет ей милосердный Бог! Я вас не зову с собой — мы живем так бедно…
— Не беспокойтесь,— отвечал Вальтер,— я хотел только спросить, не можете ли вы уступить часть своей комнаты этой девушке.
Августа Эренберг взглянула на Маргариту. Видя, как той плохо, она с радостью приняла бы Маргариту (бедные люди большей частью сочувствуют себе подобным), но она сама не могла оказать радушный прием девушке, приведенной Вальтером.
— Я спрошу позволения у отца, пойдемте со мной наверх,— проговорила она смелее.— Вы давно у нас не были, Вальтер! С тех пор все переменилось.
— Я искал вас на старой квартире,— поддержал разговор Вальтер. Между тем Маргарита до того ослабла, что не могла более держаться на ногах, и Вальтер подхватил ее на руки.
— Теперь за угол и вторая лестница наверх,— говорила Густа, следуя за ним.
Дом казался переполненным жильцами: еще не настал час, когда возвращается рабочий люд, а между тем сквозь открытые Двери видно было, что комнаты прямо-таки набиты старыми и малыми.
Вальтеру пришлось задержаться у второй лестницы: несколько человек с трудом несли бедный гроб, а сверху доносилось громкое пение, прерываемое однообразным скрипом люльки, криками, бранью и детским плачем.
Вальтер раскаивался уже, что вошел в этот дом, но Маргарита, видя его нерешительность, прошептала:
— Не беспокойся, мне нужен только уголок для отдыха.
Когда люди с гробом сошли с лестницы, Вальтер с девушкой на руках снова последовал за Августой. В длинном коридоре им попадались ужасные лица — изнуренные голодом, оплывшие от пьянства, искаженные низкими страстями. Верхний этаж делился на такие же ночлежные конуры. Августа отворила дверь одной из них, и оттуда пахнуло удушливым зловонием. Хотя в комнате были два окна, там царил полумрак — так эти окна были малы и грязны. Налево дверь вела в соседнюю конуру с низкой и почти голой кроватью. Всю правую стену до грязной и нетопленой печки занимала постель больной. Старый шаткий стол, две скамейки, прялка да паутина по углам дополняли убранство. На столе стояли бутылка с воткнутой в нее оплывшей сальной свечой и несколько горшков и чашек.
На одном из табуретов, сгорбившись и бессмысленно уставив глаза в одну точку, сидел старик Эренберг. Хорошенькая четырнадцатилетняя сестра Августы стояла на коленях возле постели матери, которая, тяжело дыша, металась на своем одре. Августа подошла к старику и, коснувшись его плеча, сказала:
— Отец, Вальтер пришел.
— Чего ему? — спросил старик, не поднимая головы.
— Он хочет узнать, нельзя ли уступить одной девушке уголок в нашей комнате.
— Здравствуйте, господин Эренберг,— сказал Вальтер, тихо подойдя к старику,— конечно, я заплачу.
— Хорошо! А вы принесли деньги с собой? У меня нет ни гроша!
— Вот вам пока талер,— Вальтер подал деньги. Старик оживился и протянул руку родственнику своей жены.
— Решено! А что за девочка? Не та ли, что еле держится на ногах? Ложись-ка, дитя, на постель.— Затем, указав на больную жену, он прибавил: — Ей недолго осталось…
— Мне очень жаль, господин Эренберг.
— Что делать? Надо покориться судьбе,— пожал плечами старик.
— Разве вы не обращались к доктору?
— Ни один не идет. Да это и к лучшему. Ведь то, что они прописывают, стоит денег. А кому судьба, тому смерти не миновать.
«Как он очерствел от нищеты»,— подумал Вальтер. Между тем Августа подошла к совсем ослабевшей Маргарите и заботливо уложила ее в постель.
Вальтер еще и не собирался уходить, как Эренберг сказал ему:
— Я пойду с вами — надо на ночь хлебнуть. Без этого не вынести бессонных ночей.
Вальтер внимательно взглянул на багровое лицо спившегося столяра и только тогда заметил у него на лбу, скулах и руках синяки — следы того падения, о котором упоминала фрау Мюллер.
— Оставайтесь-ка лучше дома, господин Эренберг.
— Хватит рассуждать, пойдемте со мной. Я рад-радешенек, когда могу подышать свежим воздухом.
Вальтер простился с Маргаритой и Августой, обещая вскоре прийти, и вышел вслед за стариком. Однако при первой же возможности он отделался от него.
Не станем долго останавливаться на происшествиях следующих недель, чтобы скорее рассказать о последствиях, которые имела кража в замке.
Тетка Вальтера вскоре умерла, после этого заболела Августа, а Эренберг в вине топил свои заботы, горе и упреки совести, между тем как младшая сестра Августы не переставала плакать. Маргарита нашла в себе силы ухаживать за бедной Августой, а Вальтер приходил каждый вечер и приносил ей свой заработок.
Только похоронили старуху Эренберг, как скончалась и несчастная Августа, в ту самую минуту, когда отец привел, наконец, доктора. Желая чем-нибудь отблагодарить последнего, старик предложил ему свою бутылку водки, но не был в претензии, когда тот сухо отказался от нее, и сам ее выпил. Именно в эту ночь Кастелян и черноголовый Карл совершали кражу в замке. Между тем как Эренберг разговаривал с доктором, Маргарита рассказывала Вальтеру о том, что нечаянно узнала ночью.
— Я ясно слышала, как совещались двое. Из всего, что они говорили, я поняла только то, что речь шла о замке и что в это дело замешано третье лицо.
— Они совещались здесь, в соседней комнате?
— Да, здесь, у самой двери. Один из них толстый. Я видела его сегодня, и, если не ошибаюсь, это тот самый, которого называют Кастеляном; другой же сын вдовы, что живет со своим семейством возле нас.
— Я пойду в полицию, чтобы их схватили.
— Но ведь прошел уже целый час с тех пор, как они ушли.
— Черт возьми! Значит, они уже принялись за свое дело! Здесь мне больше нечего делать, так что я побегу в замок, чтобы помешать преступлению.
— Я пойду с тобой, я не пущу тебя одного, ты чересчур смел, а для этих негодяев убийство ничего не значит.
— Нет, Маргарита, оставайся тут, я не могу взять тебя с собой в такой поздний час,— настаивал Вальтер вполголоса, между тем как доктор писал свидетельство о смерти.
— Нет-нет, возьми меня с собой. При одной мысли, что ты пойдешь один, меня охватывает ужас.
— Успокойся, душа моя! Я вернусь, как только удастся остановить преступление.
— Я чувствую, что ты не вернешься, и ни за что не останусь здесь.
Маргарита накинула платок и вместе с Вальтером, никем не замеченная, вышла из дома. Сильный ветер и мокрый снег хлестали в лицо. Они миновали старинные ворота города и вышли на грязную и темную дорогу.