— Я должен исполнить свой долг по отношению к монахине, нарушившей обет целомудрия.
— Ведь это ты, изверг, заставил меня нарушить этот обет! — воскликнула она в бессильной ярости.
— Разве я обольстил тебя, сумасшедшая? — нагло спросил Жозе в тот момент, когда брат привратник отворял ворота монастыря кармелитов.
Вампир передал свою жертву в руки игумена, попросив его держать ее в заточении, пока он не придет за грешницей монахиней, чтобы согласно приказанию инквизиторов отправить ее в Бургосский монастырь.
Игумен терпеливо выслушал жалобы, что рвались из истерзанного сердца несчастной. В подтверждение своих слов она показывала ему разорванное на груди платье, но могла ли эта бедная женщина навлечь подозрения на монаха из Санта-Мадре.
— Она лжет, ваше преподобие,— защищался благочестивый брат Жозе.— Эта блудница хитра и опасна. Не было никакой возможности вывести ее из Шато-Руж, и я должен был сначала завлечь ее в уединенное место, чтобы схватить в безопасности. Там и разорвал я ей платье — она защищалась, как кошка, посмотрите, преподобный отец, как она исцарапала мне лицо. Все, что она говорит,— чистейшая ложь, она просто хочет отомстить мне.
Игумен, конечно, поверил горячо защищавшемуся монаху, а не монахине-отступнице, и велел отвести ее в одну из подземных келий, приказав содержать как можно строже.
Жозе покинул монастырь, чтобы с помощью Кларета исполнить остальные поручения, возложенные на него инквизиторами Санта-Мадре.
IV. МЕСТЬ КАТОРЖНИКА
Прежде чем говорить о судьбе Маргариты и Эбергарда, нам следует познакомиться с преступником, встреченным нами на предыдущих страницах под маской Мефистофеля.
Когда Фукса и Рыжего Эде вместе с прекрасной Эсфирью князь Монте-Веро предоставил воле волн, сострадательный португальский капитан принял их на борт своего корабля. Затем они отправились в Париж, где оба мужчины нашли себе пристанище в монастыре кармелитов на улице Святого Антония.
Но однообразие монастырской жизни пришлось не по душе нашим каторжникам, тем более что жалкие остатки случайно спасенной ими добычи быстро подходили к концу, а вместе с их исчезновением вставал вопрос о дальнейших средствах к жизни.
Под предлогом путешествия они удалились из монастыря и отважились совершить кражу, полагая, что ничем не рискуют, так как их прежние преступления никому не известны.
Однако Эбергард узнал о пребывании этих двух разбойников и убийц в Париже, и с помощью французского посольства отправил их на десять лет на каторгу в Тулон, чтобы они, закованные в цепи, не могли более приносить вреда.
Трудно представить, какую ненависть к Эбергарду и жажду мести вызвало это наказание (еще слишком мягкое для Фукса) в обоих негодяях. Они поклялись рано или поздно страшно отомстить ему.
Итак, их отправили под строгим присмотром в Тулон, в эту французскую крепость, расположенную у самого берега Средиземного моря, издавна служившую каторжной тюрьмой. Зная из верных источников все, что их ожидало, они мрачно двигались вперед в окружении солдат, конвоировавших их в управление каторги. Когда группа каторжников прибыла к берегу, Фукс, осмотрительный всегда и во всем, стал оглядываться вокруг, чтобы запомнить местоположение острога. Большие ворота крепости, поддерживаемые четырьмя колоннами, украшали высеченные из камня барельефы с изображением военных трофеев. На капителях по обеим сторонам красовались статуи Марса и Минервы. Караул несли матросы и морские пехотинцы.
Фукс и Эде прошли через ворота на большой двор, обсаженный деревьями. Посреди него находился громадный бассейн с лодками. Портовые рабочие сновали взад и вперед по двору.
— Осмотри-ка хорошенько расположение двора, это может нам пригодиться,— шепнул Фукс Рыжему Эде, когда их оставили на несколько минут посреди двора.
Вскоре они услыхали звон цепей и увидели, как вдали из-под глубокого свода под мостом потянулась цепочка каторжников, скованных по двое. Красные куртки, желтые панталоны и красные, а для более опасных преступников — зеленые шапки производили странное впечатление.
Тех, за кем числились самые тяжкие преступления, а таких очень редко выводили из камер, можно было узнать по желто-красным курткам. На шапке у каждого была бляха с номером.
Губернатор с несколькими смотрителями подошел к новоприбывшим. Это был сильный, но уже немолодой человек необыкновенно высокого роста. Он внимательно осмотрел своими темными, недоверчивыми глазами двух преступников и принял их бумаги от конвоя.
— Какие номера свободны? — спросил он у смотрителей.
— Сто тридцать шесть и сто тридцать семь,— отозвался один из них, отставной солдат с рубцами на лице.
— Так дайте эти номера новичкам и отведите их в камеру десятилетников. И сразу же следует заковать их в цепи!
Смотрители подвергли обоих новичков тщательному обыску, а затем повели их к берегу, где находилась кузница и откуда раздавался стук молотов. Великан кузнец и его помощники даже не взглянули на новоприбывших. Им велено было раздеться и лечь на низкую скамью, что стояла в углу просторного закоптевшего помещения. Один из смотрителей удалился со снятым платьем, чтобы принести арестантскую одежду.
Надев желтые панталоны, Фукс и Эде легли рядом на широкую, низкую скамью. На одном конце ее имелись тиски, куда поместили ноги преступников. Затем кузнец надел им на ноги открытые стальные кольца с цепями. Кольца оказались такими тесными, их так больно закрепляли, что даже обычно хладнокровный при подобных обстоятельствах Фукс кричал и корчился от боли, не говоря уже о Рыжем Эде.
Цепь между кольцами тесно связывала преступников. Если осужденные вели себя хорошо в продолжение нескольких лет, цепь эту удлиняли и делали легче, но кольца снимались только по истечении срока наказания,
Новичкам приказали встать со скамьи. Итак, мошенники, совершившие убийство управляющего, стали теперь на несколько лет совершенно безопасными.
— Слава Богу, что нас оставили вместе,— шепнул Эде товарищу, когда они вслед за смотрителем вышли из кузницы.
Здание и внизу и наверху было разделено на одинаково большие камеры. Вокруг стояли часовые, в коридорах — смотрители.
В камере десятилетников, куда ввели Фукса и Эде, не было ничего, кроме большого общего ложа — нар. На одной их стороне были свернуты одеяла с номерами. Этими одеялами преступники укрывались ночью, в то время как цепь каждого из них крепилась к железной палке, вделанной в нары с противоположной стороны.
По утрам, когда раздавался пушечный выстрел, Фукс и Эде вместе с прочими каторжниками должны были вставать и идти на работы по выгрузке судов или гребле на них, В восемь часов вечера они возвращались в камеру, изнемогая от усталости, и засыпали, прикрепленные к своему ложу. Ночью в камерах царила глубокая тишина, прерываемая порой лишь бряцаньем чьей-то цепи или вздохами спящих, так что возможности разговаривать не было. Каторжники боялись друг друга и никому не доверяли. Почти ежедневно одна пара доносила смотрителю о том, что сделала или говорила другая. Было опасно разговаривать и за работой — сторожа почти всегда стояли рядом.
Казалось, эта истощающая силы работа, эта оторванность от мира, порой весьма продолжительная, должны были бы исправлять преступников, но, к несчастью, опыт доказал: даже те, кто вел себя хорошо во время заключения, даже и они редко живут честной жизнью после своего освобождения. Мы скоро убедимся в этом: заключение Фукса и Эде только разжигало их ненависть, и они втихомолку уже строили преступные планы.
В два часа арестанты садились за обед Он состоял из вареных бобов или гороха и хлеба, по воскресеньям каждому отпускалась порция мяса. Перед началом работы арестанту давали выпить стакан вина, а те, кто отличался отменным поведением, получали даже табак. Но их лишали и того и другого, если они провинились в чем-либо.
За более серьезные проступки наказывали заключением или били по спине толстой веревкой; последнее наказание исполнял палач каторги — впоследствии нам предстоит с ним познакомиться.
В свободные часы каторжники трудились над разного рода безделушками, и деньги, вырученные за них, собирались в их пользу.