Жозе почти одновременно с черной маской подошел к Мефистофелю и стал прислушиваться к их разговору.
— Наконец-то,— произнесла дама.— Я уже думала, что меня обманули, хотя и не могла сомневаться в вашем почерке. Почему вы избрали для этой встречи именно Шато-Руж?
— Шпионы князя следят за мной, и я не мог войти в ваш дворец, графиня, не выдав себя. Только так, в этой толпе, удастся мне передать вам желанную весть, хотя и здесь должны быть шпионы,— отвечал вполголоса Мефистофель.
— Вы не упоминали об этом в письме. Что же, вы вернулись один?
— Нет, графиня, победа за нами: мне удалось совершить невероятное — дочь князя в наших руках.
— В наших руках? — повторила черная маска. И Жозе почувствовал, как эта весть взволновала ее,
— Это было трудное дело, графиня, не всякий взялся бы его исполнить. И если бы не моя ненависть…
— Вы должны были отомстить за свою каторгу!
— И если бы не помогла моя ненависть, я вернулся бы с пустыми руками.
— Об этом мы поговорим после, мой друг, Я сумею вас вознаградить,— проговорила черная маска.— Но где же сейчас находится девушка?
— В монастыре кармелитов, на улице Святого Антония.
— Так вы с Ренаром снова вхожи туда?
— Тайком, графиня! Девочка так ослабла, так ошеломлена дорогой, что покой…
— Понимаю,— прервала черная маска.— Монастырь — хорошее место, никто не заподозрит, что вы там. Я знакома с братом Эразмом и с настоятелем, больше того, они у меня в долгу.
— Я знаю, они часто пользуются вашим гостеприимством.
— Смотри ка, и здесь показывают гостям мои картины.
Мефистофель и Жозе оглянулись. Под звон колокола в задней части залы поднялся занавес. Взорам очарованных зрителей предстала живая картина необыкновенной красоты. Она изображала похищение сабинянок. Сцена меденно вращалась, в то время как участники картины не шелохнулись.
Впечатление, произведенное картиной, было так велико, что черная маска не могла скрыть своей радости от этого успеха.
— И все это ваших рук дело, графиня! — шепнул Мефистофель.— Вы в самом деле становитесь властительницей умов.
Черная маска стала осматриваться кругом и заметила за откинутой драпировкой одной из ниш освещенное магическим светом поразительно красивое лицо юной девушки. Оно было мечтательным, даже меланхоличным. Темные блестящие глаза и перевитые жемчугом черные волосы ясно говорили о ее принадлежности к пламенным дочерям знойной Испании. Матовая кожа, характерная для южанок, придавала ей необычайную прелесть. Ее точеная обнаженная рука свидетельствовала о прекрасном сложении.
— Обратите внимание на даму в жемчугах,— сказала черная маска Мефистофелю.— Необыкновенно хороша.
— Я никогда ее здесь не видел.
— Она новичок и не должна тут оставаться. Попробуйте под каким-нибудь предлогом завлечь ее ко мне во дворец.
— От нее не оторвать глаз.— Мефистофель продолжал рассматривать девушку.— В ней есть какая-то особенная непонятная прелесть.
— Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы дама в жемчугах не попала в руки какого-нибудь господина, а сегодня же ночью была бы у меня во дворце,— настойчиво повторила черная маска.
— Постараюсь, графиня,— ответил Мефистофель.
Жозе самодовольно улыбнулся. Он не сомневался, что красавица в жемчугах и бежавшая монахиня Франциска Суэнца — одно и то же лицо, и решился опередить Мефистофеля. Он быстро прошел в зал и тотчас же увидел, что ниша, где стояла красавица в жемчугах, завешена. Нужно было думать, что красавица там не одна; очевидно, в уединении, оставаясь невидимым из зимнего сада, ее общество разделял какой-нибудь кавалер, иначе как можно было понять это таинственно спущенное драпри — ведь не за тем приезжали красавицы в Шато-Руж, чтобы проводить время в одиночестве за драпри, скрывающими их от любопытных взоров.
Жозе вошел в незанятую никем нишу рядом с той, где сидела прекрасная Франциска Суэнца. Из оркестра лились мелодичные звуки одной из тех идиллически страстных песен, что пользуются таким успехом у постоянных посетительниц Шато-Руж. Жозе прислушался к тому, что делалось в соседней нише. К своему удивлению он услышал, как нежный женский голос подпевал музыке. То унылый, то страстный, он действовал завораживающе. Жозе слушал, а красавица продолжала тихо напевать: «Однажды и я любила… прошло то время, прошло… я любила искренне, любила горячо, любила тебя лишь одного, тогда еще щеки мои умели краснеть. А теперь… теперь я брошусь в бездну ночи, туда, туда, где царят лишь деньга, веселье и вино…»
Песня эта, грустная и жалобная вначале, постепенно становилась пылкой и страстной: мигом наслаждения, но наслаждения всепоглощающего, способного хотя бы на время заглушить тяжелые воспоминания. Девушка пела с таким чувством, с каким можно петь только тогда, когда слова и мелодия глубоко трогают, отвечают настроению, сердце трепещет от воспоминаний.
«Ты один тому виною… прошло то время, прошло… Ты сорвал душистый бутон, а потом… а потом… ха-ха, ха-ха, ха-хз-ха… ты бросил меня. Так брошусь же я туда, туда, в бездну ночи, где царят лишь деньги, веселье и вино.»
То безысходным горем, то жестокой насмешкой звучал голос красавицы, словно она хотела в этих звуках излить свое горе несчастной любви, освободить свою душу, измученную тяжкими укорами совести.
Жозе понял, что Франциска Суэнца находилась в нише одна. Он решил смело войти к ней и больше ее не покидать. Но в тот самый момент, когда монах приблизился к красной занавеси, тут же оказался и Мефистофель. Обе маски переглянулись, и монах схватил Мефистофеля за руку.
— Что вам угодно? — холодно спросил последний.
— Сообщить вам кое-что важное,— тихо ответил Жозе.
— Говорите скорее, мне некогда!
— Вы идете к даме в жемчугах, она принадлежит мне!
— Ого! — произнес Мефистофель вызывающе.— А кто вам дал право на нее, монах?
— Бургосский монастырь!
— Вы шутите?
— Говорящий с вами не костюмирован; он действительно монах.
— Какое же дело благочестивому брату до красавицы в жемчугах? — спросил Мефистофель с иронией.
— Более дела, чем вы думаете, к тому же оно важнее того, что привело сюда вас. Передайте графине, что дама в жемчугах — беглая монахиня Франциска Суэнца, а мне поручено ее тотчас вернуть в монастырь.
— Вы что, решили сыграть со мной дурную шутку, благочестивый брат? Отбить у меня даму, а затем вдоволь надо мной посмеяться? — Мефистофель отступил на шаг и вызывающе посмотрел на монаха.
— Вы ставите меня в затруднительное положение. Могу ли я здесь показать вам документ, свидетельствующий о святом приказании отцов Санта-Мадре. Ступайте к графине и передайте ей мои слова.
— Что вам известно о моих отношениях с графиней?
— Вы ей служите и исполняете ее поручения.
— Кто вы?
— Вы меня не знаете, хотя я знаю вас. Спросите благочестивого брата Эразма из монастыря кармелитов о брате Жозе из Мадрида, стоящем перед вами.
— Однако, судя по вашему произношению, вы испанец. Позвольте проводить вас к графине. Я хотел бы, чтобы вы сами повторили ей свои слова. Я послушник Эдуард из монастыря кармелитов.
— Послушник Эдуард? — повторил Жозе недоверчиво.— Странное имя для монаха.
— Я еще не принял постриг и потому ношу светское имя,— отвечал Рыжий Эде.
— Я с удовольствием исполнил бы твою просьбу, если бы не опасение, что красавица в жемчугах выскользнет у меня из рук.
— Я войду к ней и буду стеречь ее до твоего возвращения.
— Пожалуй, я могу положиться на тебя.
— Графиня смотрит сюда. Ступай скорее, чтобы мне не пришлось долго оставаться в обществе обольстительной женщины.
— Ты хочешь уже теперь упражняться в умении держать обет целомудрия? — Монах устремил на Мефистофеля хитрый взгляд.— Это весьма похвально, послушник Эдуард.