Леона колебалась, по-видимому, обдумывая свое ужасное положение.
— Ну, так и быть,— наконец решилась она,— диктуйте, милостивый государь!
Фукс, улыбаясь, пододвинул к письменному столу графини кресло.
Леона уселась и взяла перо, рука ее не дрожала.
— Попробуйте сперва написать вот на этом листке, удастся ли вам. Итак…
И Фукс, прохаживаясь взад и вперед по будуару, продиктовал следующее:
«Податели этого приказа должны быть немедленно перевезены в Лондон на моем паровом бриге». Слева внизу: «Старшему помощнику «Германии», находящейся в Гаврском порту».
Леона кончила писать; Фукс шагнул к Ней и сбоку посмотрел на бумагу.
— Отлично сработано! Этот черновик может послужить нам оригиналом! Приложите еще печать, и все будет в порядке. Представляете, какую шутку мы сыграем с князем, каким посмешищем он станет! Быть осмеянным — что больнее и чувствительнее этого наказания! Мы используем для бегства его же собственный корабль! Ну, так решайтесь же скорее! В следующую ночь мы будем в Гавре, через два-три дня — в Лондоне. Положитесь на меня, графиня, и наше дело будет выиграно!
— Будем надеяться… Вот вам бумага с печатью! Вы говорили о каких-то деньгах, которые потребуются для путешествия.
— Я думал, сударыня,— сказал Фукс, кладя бумагу в карман своего сюртука,— что вы, как и всякий при подобном банкротстве, частным образом позаботились о своей денежной шкатулке! Без денег же…
— Барон заведовал моей шкатулкой; у меня в письменном столе едва ли найдется и тысяча франков!
— Это ничтожно мало, вы должны мне дать по крайней мере в сто раз больше для этого путешествия!
— Вероятно, мне выдадут мои деньги из капитала барона…
— Барон обманывал вас, как только мог, сударыня; кроме того весь капитал и все имущество вашего друга достались казне. О, мне вас очень жаль!
— Я достану денег!
— Сейчас?
— Завтра около полудня. Вы ведь собираетесь везти меня в Гавр только следующей ночью!
— Завтра к полудню будет поздно, сударыня, наш план провалится. Я не могу еще раз прийти сюда из опасения быть схваченным.
— Так вы бросаете меня?!
— Увы, сударыня…
Леона встала; руки ее судорожно сжимали спинку кресла, глаза метали молнии! Она была оставлена на произвол судьбы даже этим негодяем, перед которым унизилась настолько, что открыла ему свою душу и готова была бежать вместе с ним.
Испытание было слишком велико даже для такой сильной и волевой женщины, как графиня Понинская! Руки ее напряглись, губы задрожали, в эту минуту она готова была задушить этого низкого человека.
Фукс заметил перемену в ней, охватившее ее отчаяние; зная решительность и энергию графини, он следил за каждым ее движением, но он не боялся ее и даже не испытывал жалости или сочувствия, поскольку она ничем больше не могла быть ему полезна.
Он откланялся — вежливо, но с насмешливым выражением, не спуская с нее взгляда.
— Забудьте, графиня, что я был у вас, и постарайтесь уладить свои дела без меня. Вы, я думаю, согласитесь, что человеку гораздо легче и удобнее заботиться только о себе, чем еще о ком-нибудь. Будем считать, что мы свободны от каких бы то ни было обязательств друг перед другом!
— Вы уходите? — прошептала графиня, видя, что Фукс приближается к двери.— Вы уходите один?…
— Прощайте. Надеюсь встретить вас в Лондоне! — отвечал Фукс, раздвигая портьеру.
— Презренный человек! — воскликнула Леона, когда за Фуксом закрылась дверь. Глаза ее гневно сверкали, в голосе прозвучала угроза.— Пусть я погибну, но и ты погибнешь вместе со мной! Ты не уедешь на «Германии» и не достигнешь Лондона! Леона клянется тебе в этом, Леона, которую ты оскорбил и унизил!
Лицо ее было искажено от злобы и жажды мести; дрожащей рукой схватила она колокольчик и позвонила.
Минутная слабость, которой она поддалась, была преодолена, Леона опять превратилась в прежнюю гордую графиню, и горе негодяю, осмелившемуся обмануть ее!
Служанка, вбежавшая в будуар на трезвон колокольчика, увидела на лице графини такое грозное выражение, что от ужаса побледнела.
— Разбуди слуг… сбегай вниз… все должны быть подле меня! Зажги все бра! Пришли сюда одного из слуг, самого смышленого и быстрого!
Горничная поспешила исполнить приказание графини; она никогда не видела свою госпожу в такой ярости и потому испугалась за нее.
Через несколько минут в комнату вошел молодой расторопный лакей; хотя он и был подготовлен заранее горничной, но тоже испугался, увидев перед собой грозную, дрожавшую от злости графиню.
— Поспеши немедленно на улицу Риволи! Ты знаешь особняк князя Монте-Веро?
— Да, я проходил как-то мимо.
— Войди туда и спроси Сандока, негра князя!
— Того самого, который некоторое время назад…
— …пробрался сюда во дворец! Попроси его следовать за тобой и приведи сюда!
— Он не согласится!
— Он согласится, если ты скажешь, что графиня Понинская хочет сообщить ему важное для него известие! Скажи, что я жду его прямо сейчас, срочно, этой же ночью! Завтра будет поздно! Поспеши, я с нетерпением буду ждать твоего возвращения!
Лакей, так и не понявший смысла этого внезапного приказания своей госпожи, бросился вон из будуара.
Леона с беспокойством ходила взад-вперед по мягкому ковру. Вкралось ли в ее душу хотя бы слабое осознание своей вины в этот час отчаяния, или ее переполняла только злоба, злоба на весь свет, которым она оказалась теперь покинута?
— Все кончено,— шептала она,— я разорена, унижена и всецело нахожусь в его власти! Но нет, Эбергард, тебе сможет принадлежать только мой труп!… Ты преследуешь меня, засылаешь ко мне во дворец своих людей… Ты собираешься наказать меня, как будто я для тебя чужая! Нет, Эбергард, ты не сможешь торжествовать свою победу надо мной, Леона этого не допустит!… Или ты до сих пор презираешь меня настолько, что даже не удостаиваешь своей ненависти? Так чего же я добивалась в течение всей своей жизни? Главными моими целями и задачами было заслужить твою ненависть и иметь неограниченную власть над людьми! Они все лежали у моих ног… от тебя же я не добилась ничего, даже доказательств твоей ненависти ко мне; ты ведешь себя так, будто меня вовсе не существует на свете! Удивляюсь, как я не сошла с ума от такой неудачи?… Лучше бы погибнуть, умереть, только бы не видеть твое безразличие! Может быть, при виде покойницы ты испытаешь к ней… если не любовь, не сожаление, то хотя бы ненависть и удостоишь ее своим проклятьем!…
Леона пошатнулась и закрыла лицо руками, вся дрожа от лихорадочного волнения; впервые она чувствовала себя сломленной, побежденной, а это равносильно было гибели для ее гордой, независимой души!
В жилах дочери ужасного корсиканца текла кровь отца!
Время тянулось страшно медленно, Леона не находила себе места.
Но вот до ее напряженного слуха донеслись приближающиеся шаги. Леона выпрямилась, впилась глазами в портьеру.
Показался лакей. Он был один. Негр князя не последовал ее приглашению, она слышала в коридоре шаги только одного человека!
— Ты пришел один, нечастный! Где же Сандок, негр князя?!
Лакей отступил в сторону, и пред графиней предстал негр. Он так поспешно пустился на зов графини, что не успел надеть обувь и теперь стоял перед Леоной с босыми ногами.
Увидев графиню, негр сложил перед грудью руки и поклонился.
— Ты пришел, слава Богу! Войди же в мою комнату, я вознагражу тебя за это! — сказала графиня, разглядывая лицо негра.
Сандок последовал за ней не без некоторой боязни. Он не понимал, зачем понадобился глубокой ночью женщине, имевшей все основания ненавидеть и презирать его с той ночи, как он тайно проник в ее спальню и, не боясь мести всемогущей графини, унес письма со столь важными сведениями. Его темные живые глаза следили за каждым движением графини, а рука под плащом на всякий случай сжимала оружие.
Закрыв за ним дверь и задвинув портьеру, Леона еще раз с ног до головы оглядела его. Затем подошла к письменному столу, выдвинула ящик, достала горсть золотых монет и протянула их негру.