– Не думаю, с вами обоими вообще все непонятно. На мужа твоего ни карта, ни кость не ложатся, а тебя такая судьба ждет, что я сам себе не верю!
– Что за судьба? – испугалась я. – Неужто помру?
– Нет, не умрешь. Жизнь тебе предстоит такая длинная, что ей конца не видно. Только почему-то я не пойму, какая. Я даже не разберу, кто ты есть на самом деле. Ты, правда, из деревни?
– Правда, из Захаркино, это недалеко отсюда, верст тридцать, – ответила я. – Только туда, я, кажется, из Петербурга приехала.
– Что, значит, кажется, ты, что, сама не знаешь где жила?
– Не знаю, меня в Захаркино тамошний барин в младенчестве привез и в крестьянскую семью отдал. Вы, лучше, у Алексея Григорьевича спросите, он моим детством интересовался и лучше расскажет.
– Ну, хоть это стало понятно, – задумчиво сказал Илья Ефимович, вороша на столе кости. – То-то я гляжу, они так ложатся, что ты никак не можешь здешней крестьянкой быть. А кто твои родители?
– Откуда мне знать? Я всегда считалась крестьянской дочерью, а как с будущим мужем, с Алешей познакомилась, начались со мной всякие странные вещи происходить. Недавно вот, ни с того ни с сего, вдруг по-французски начала понимать.
– Ты правду говоришь? – окончательно запутался Костюков, снова собрал в руку и бросил кости на стол.
– Правду, вот тебе святой истинный крест, – ответила я и перекрестилась. – Могу, если желаете, по-французски с вами говорить.
– Французскому не обучен, – разглядывая как они легли, рассеяно, отказался он. – А что ты еще умеешь?
– Читать, немного писать, а вот счет плохо знаю, – призналась я.
– Это тебя в деревне научили? Поп?
– Нет, Алексей Григорьевич.
– И долго ты училась?
– Не очень, дня три, – скромно призналась я. – А почему вы считаете, что я уникум? – спросила я и поняла, что проговорилась. Вслух это слово он не произносил.
На мое счастье, Илья Ефимович так задумался, что не обратил на эту несуразность внимания.
– Потому что за три дня научиться грамоте обычному человеку невозможно.
– Чем же я такая необычная? Мне кажется, простая девушка как все. А что еще мне кости показывают? – перевела я разговор на более интересную тему.
– А показывают они, что не может темная крестьянка знать такие слова, как «уникум», – сердито сказал он. – Ничего не понимаю, или я гадать разучился или ты не из Петербурга сюда приехала, а с луны свалилась.
Мне совсем не понравилось, что он начинает считать меня лунатиком, и я напомнила:
– Но вы же раньше говорили, что у меня три дороги, даже две указывали… Какой же я после этого лунатик?
– Ладно, последний раз попробую, может быть по-другому получится, – не отвечая, на вопрос, сказал Костюков. – Подай мне в ковше воды и сядь напротив.
Я набрала в деревянный ковш воду и поставила перед ним. Илья Ефимович сдвинул его на мой край стола, достал огниво, выбил искру, раздул трут и зажег восковую свечу. На все это ушло у него несколько минут, которые я молча просидела на лавке. После этого он прилепил свечу к столу и начал водить над ней руками. Выглядело все это очень таинственно.
– Подуй на воду, – попросил он, спустя какое-то время.
Я наклонилась над ковшом и дунула так сильно, что вода разошлась кругами.
Костюков поднял свечу и быстро вылил в центр круга, растаявший вокруг фитиля воск. На поверхности воды сразу образовались застывшие, белесые фигуры. Я пыталась понять, что они значат, но кроме нескольких неровной формы пятен на воде ничего не увидела.
– А что?.. – хотела спросить я, но колдун посмотрел таким тяжелым взглядом, что я сразу же замолчала.
Илья Ефимович придвинул ковш к себе и долго, сосредоточено смотрел на воду. Наконец он поднял на меня взгляд, пожал плечами и обескуражено развел руками.
– Ничего не понимаю!
– Что? Опять не получилось? – спросила я.
– Похоже, что информация о тебе заблокирована!
– Чего? – переспросила я. – А откуда вы знаете такие слова?
– Такая у меня профессия, много знать, – ответил он. – О твоем прошлом я сказать вообще ничего не могу, а о будущем узнал только то, что жить ты будешь долго, и тебя ждет много приключений.
– А про любовь? Как же мы с Алешей…
– О любви вам лучше позаботиться самим. Одно могу сказать, твой муж будет не единственным мужчиной в твоей жизни.
– Да что бы я! Да, никогда в жизни! Как вы могли такое подумать! – возмутилась я.
– И изменишь ты ему очень скоро, – усмехнулся Костюков. – Правда, не совсем по своей воле. Такие мелочи я еще могу предсказывать.
– Вы считаете измену мелочью?! – возмутилась я. – А как же Маша?
– При чем здесь Маша? – удивился он. – Я у нее не первый и не последний, к таким вещам нужно относиться спокойно.
– Ну, я просто не знаю что и сказать! – воскликнула я, вставая. – Меня никто не заставит изменить мужу, даже смерть!
– Ой, ли? А твой сегодняшний сон? Это что не было изменой?
– Откуда вы про него знаете? – не на шутку испугалась я. – Это же был только сон!
– Зато, какой славный, сама посмотри вот сюда, – показал он пальцем на восковое пятно. – Узнаешь?
Я посмотрела на небольшую чешуйку застывшего воска. Ничего в ней не было необычного, но вдруг я почувствовала, как все внутри у меня сладко заныло.
– Вот видишь, – ничего не спрашивая, удовлетворенно сказал Илья Ефимович. – Жизнь есть жизнь, и люди редко становятся ангелами. Все мы обычные грешники, поэтому нужно уметь прощать не только свои, но и чужие грехи.