Выбрать главу

– Вы, что, сударыня, меня знаете?

– Лично не знаю, но очень много о вас слышала, – ответила я.

– От кого, позвольте спросить? – подозрительно спросил он.

Тут я чуть не попала в ловушку. Назвать кого-то, кто его знает, я не могла, потому ответила неопределенно:

– О вас здесь очень многие говорят, местные жители считают что вы один из самых наилучших российских чиновников.

– Вы, сударыня, серьезно говорите или шутите? – строго спросил он.

– Конечно, серьезно, откуда бы я иначе могла знать ваше имя и отчество? У нас все так и говорят, если сказал надворный советник Иоаким Прокопович, то и печати не нужно!

– Действительно, откуда… Я вас нынче тоже увидел первый раз в жизни…

– А она ничего, миленькая и, видать, не глупая, – подумал он, – выходит есть и среди женского сословия не одни только дуры. А все-таки, откуда про меня в такой глуши известно… Неужто, разговоры пошли после похвалы Курносого.

– Мне говорили, что вас сам государь очень хвалил, – подтвердила я его предположение.

– Точно говорит, – успокоился он. – Это, сударыня, пустое, я просто выполнил свой долг.

– Квартальный-то так пьян был, что сам в Неву упал, а я тогда мимо шел, увидел и веревку ему-то бросил. А государь увидал, и похвалил за радение, – вспомнил Ломакин, а вслух сказал:

– Думаю, что на моем месте так бы поступил каждый, случись ему вечером гулять вдоль Невы. А государь наш за каждой мелочью в столице и империи надзирает, вот и оценил мое радение, – со скромным достоинством рассказал надворный советник, а про себя вспомнил подробности своего подвига:

– Да, та прогулка у меня была хорошая, поздним вечером, осенью в дождь, с покойником за спиной, – усмехнулся он. – Только тело с камнем на шее в воду опустил, а тут пьяный квартальный тонет, и как оглашенный орет. У меня в руке веревка от того покойника осталась, вот и бросил… Только вытащил, Курносого счастливая планида принесла….

– Не скажите, Иоаким Прокопович, – воскликнула я, – не всякий чиновник на такое способен. Осенью в темноте незнакомого человека спасти!

– Выходит, раззвонили уже по всей Руси, – не без удовольствия, подумал он, – а ведь тогда и правда большая удача была, Курносый меня сразу из коллежских секретарей в надворные советники возвысил.

– Говорят, вас тогда сразу через два чина возвысили! – опять вступила я в приятный разговор. – Я думаю, по заслугам. Да еще недооценили. Разве ж у нас умеют оценить настоящий талант! По вашему разуму и способностям вам никак нельзя быть ниже тайного советника, а то и действительного!

Ломакин умилился справедливой оценке своей персоны и, повернувшись боком, сел так чтобы быть ко мне лицом.

– Какая приятная бабенка, – с удовольствием, думал он, – и глазки у нее этакие славные и сама… С тела правда не изобильна, а жить. Жить ей мало осталось, не успеет красоту нагулять. И, платьице какое у нее легонькое, все сиськи наружу торчат. Как бы вечером не простыла… Нынче хоть и лето, а вечерами прохладно бывает. Не задавлю сегодня, так надо будет ей платок теплый достать…

– Это, сударыня, не нам решать, а высшему начальству, – солидно откашлявшись, сказал Ломакин. – Наше дело беззаветно служить, а чины ждать по заслугам. Вы, давеча, хотели в окошечко полюбоваться, так оно ничего, немного можно. Я сам не любитель на зеленые древа и всякие поля глазеть, но других не осуждаю. Это не грех, все в природе есть Божье создание.

Чиновник, немного отодвинул штору с моей стороны кареты, так что в щель стала видна дорога, поле пшеницы и скачущий рядом с окошком кареты кирасир. Он мельком взглянул на приоткрывшуюся занавеску, и, пришпорив лошадь, исчез впереди.

– Посмотрели? – умильным голосом, спросил Ломакин.

– Да, спасибо, – нежным голосом поблагодарила я, – было очень красиво.

– Вот и хорошо, – сказал он и, перегнувшись через меня, задернул штору. Какое-то мгновение его бедро касалось моего, и я почувствовала, что он сразу напрягся.

– Ах, какой вы, Иоаким Прокопович, милый. Я так рада, что с вами познакомилась. Когда нашим расскажу, что с самим надворным советником Ломакиным ехала в карете, никто не поверит! – порадовала я чиновника еще одним признаком славы.

– Не расскажешь, милая, – с непонятной печалью подумал Иоаким Прокопович, – жить тебе осталось день, два от силы. Уж, ладно, сегодня не трону, а потом, извини и прощай. Жалко не жалко, а служба для чиновного человека самое главное!

Я хотела сразу же обсудить новую тему о верности чиновников служебному долгу, но Ломакин отодвинулся от меня на противоположную сторону дивана. Я ласково посмотрела на него, но он нарочито крепко зажмурил глаза и сделал вид что заснул.

Мне тоже стоило подумать о своем незавидном положении, и я последовала его примеру, сделала вид что дремлю. За что меня арестовали, я пока не знала. Мне кажется, этого не знал и сам конвоир. Скорее всего, ему просто приказали найти некую женщину, арестовать и сделать так, чтобы она умерла по дороге в столицу.

Алеша когда-то мне говорил, что лучший способ понравиться, говорить, то, что собеседник хочет от тебя услышать, а прослыть умным, повторять его мысли. Это я и делала и сразу же у нас с Ломакиным установились почти человеческие отношения. Однако что делать дальше, как защитить свою жизнь я пока не знала.

– А как вас, сударыня, по-русски зовут, – вдруг спросил надворный советник.

Я назвалась, не сразу поняв вопрос. Только позже, до меня дошло, что он считает, что кроме русского у меня есть еще другое, наверное, иностранное. Это было совсем неожиданно, но давало хоть какую-то зацепку, что арест может быть как-то связан с моим происхождением.