Выбрать главу

– А как же мы будем спать? – растеряно спросила я.

Про себя Ломакин подумал, что он как государственный чиновник должен спать на кровати, а арестант на полу, но мне сказал другое:

– Вы ляжете на постель, а я как-нибудь переночую на полу.

– А помыться здесь где-нибудь можно? – жалобно спросила я. – Я вся потная и вообще…

– Думаю что можно, я сейчас распоряжусь, – сказал он.

Иоаким Прокопович выглянул за дверь и попросил кого-то невидимого, скорее всего часового распорядиться принести принадлежности для умывания.

– Не очень удобно-с, – смущенно, сказал он, – но нам с вами не привыкать, и все одно здесь лучше чем в крестьянской избе.

– Ничего, я привычная к тесноте, – согласилась я, не сказав, что меня маленькая комната волнует меньше чем предстоящее умывание. Как я могла уже понять, оставлять меня одну надворный советник не имел права, и мыться мне предстояло в его присутствии.

Выбор у меня был небольшой, раздеться в присутствии постороннего мужчины, или этого не делать.

Не успела я сесть на стул, как в дверь постучали. Иоаким Прокопович вышел и втащил в комнату пустое деревянное корыто и большое деревянное ведро с водой.

Я посмотрела на это убожество, покачала головой, и опустила руки.

– Вот, все что здесь есть, – виновато сказал чиновник, – я могу вам полить.

– Но мне нужно помыться целиком! – не в силах сдержать слезы, сказала я. – Я же в вашей проклятой карете сто раз пропотела!

Ломакина мои слова застали врасплох. Он растеряно смотрел то на меня, то на корыто, будто примериваясь, влезу ли я в него целиком.

– Можно позвать сюда хотя бы какую-нибудь женщину, чтобы она мне помогла? – взмолилась я.

– Алевтина Сергеевна, я не знаю, что делать! Если бы только я сам мог решить! Поверьте, никак такое невозможно. Приказано везти вас в строгой тайне, не позволяя видеться с посторонними. Ну, давайте, я вам сам, что ли буду помогать! Полить то водой я как-нибудь сумею!

Предложение был смешное, но такое искреннее, что я чуть не заплакала. Мне показалось, что Иоаким Прокопович просто забыл, что я женщина.

А чем черт не шутит, пусть помогает, подумала я. Нам до Петербурга добираться едва ли не месяц. Все равно придется все время быть вместе. Он же довольно мил и совсем не думает о женских моих прелестях.

– Хорошо, я согласна, только пока отвернитесь, мне нужно раздеться, – попросила я.

– Да я вообще на вас смотреть не буду, – успокаивая меня, сказал тюремщик. – Поверьте, мне вообще все равно, какой человек, женщина или мужчина! Служба есть служба, и я не выбираю кого мне сопровождать.

Его слова, если в них вдуматься, звучали зловеще. Но почему-то, после того, как мы разговорились, я перестала его бояться. Тупой, хвастливый чинуша, как мальчишка, мечтающий стать генералом и разъезжать в роскошной карете, каким он показал себя сначала, постепенно куда-то исчез, и я теперь видела несчастного, очень одинокого человека, вынужденного выполнять страшную работу.

Только я начала раздеваться, как Иоаким Прокопович поспешно отвернулся, кажется, не столько боясь увидеть, как я раздеваюсь, сколько того, что я подумаю, будто он за мной подсматривает. Мне стало смешно и я, нарочно попросила:

– Иоаким Прокопович, вы не поможете мне расстегнуть крючки на платье? Они на спине, и я не могу дотянуться.

– Извольте, Алевтина Сергеевна, – замявшись, ответил он и, не поднимая глаз, пришел мне на помощь.

Что же я делаю бесстыдница, подумала я. Это Алеша виноват, он меня приучил подсмеиваться над людьми и легко относиться к чужим слабостям.

– Вот незадача, – думал, между тем мой тюремщик, толстыми, неловкими пальцами, расстегивая маленькие крючки на моем платье, – еще подумает, что она мне нравится. Вовсе она мне не нравится. Жалко ее, это правда. Тоже, как я, сирота, намыкалась по чужим людям. А теперь еще Курносый непонятно с чего на нее ополчился. Жалко сироту, вон какие у нее смешные веснушки на спине!

– Вот и все, – с большим облегчением, сказал он, с трудом справившись с последним крючком. – Теперь будет хорошо.

Что, будет хорошо, я не поняла, думаю, он, этого тоже не знал, сказал просто так, чтобы скрыть неловкость.

Иоаким Прокопович отошел к окну, повернулся ко мне спиной и сделал вид, будто что-то рассматривает во дворе. Я быстро сняла платье и нижние юбки и встала с ногами в корыто.

Что делать дальше было пока непонятно. Садиться при нем в корыто и мыться самой, я не решилась. Мой же банщик, по-прежнему не отрываясь, смотрел в окно. Мне отчего-то сделалось неловко, и я не сразу решилась попросить:

– Я готова, можно поливать.

– Хорошо-с, – немного изменившимся голосом ответил он, боком подошел к ведру, и зачерпнул ковшиком воду. Он представил, где я стою, сделал боком несколько шагов в моем направлении, не дошел до меня, поднял руку и собрался вылить воду на пол.

– Что вы делаете! – испугано, воскликнула я. – Я не там, я здесь!

– Вот грех-то, какой, видать ошибся, – покаянно сказал он. – И что это со мной!

– Так вы на меня все-таки немного смотрите, а то, как же поливать не глядя! – сгоряча, сказала я и тут же прикусила язык.

Иоаким Прокопович сделал над собой заметное усилие, повернул голову, определился, где я стою и, опустив глаза, разом вылил на меня весь ковш. Вода была чуть теплая, после дневной жары в самый раз. Я едва успела смочить ладонями грудь и живот, как у него снова нужно было просить воду, а он стоял как истукан с пустым ковшиком в опущенной руке.