Кассандра была с ним почти каждую ночь, потому что его распутной душе нравился особенный вид женской хватки, но он не был ей верен, так же как и она.
Они были созданы для удовольствий, увлекались необычным, развлекались переменами, забавлялись разнообразием в их любимом спорте — сексе.
— Скажи мне, что ты нашел в Джейн Бентвин, — говорила Кассандра, медленно проводя пальцем по груди Синджина однажды ночью или, скорее утром, потому что бал леди Вентворт продолжался до трех.
— Если ты скажешь мне, что делает Вили Ченовит, чтобы позабавить тебя, потому что мне сказали, что у него кроличьи повадки.
— — И кто тебе сказал это?
— Салли Стенли, — сказал он с усмешкой.
— Может быть, Салли не знает, как должным об разом очаровать Вили. — В голубых глазах Кассандры, смотрящих на Синджина, был многозначительный намек. — А ты все еще не объяснил особой привлекательности Джейн Бентвин.
— Джентльмен не обсуждает особенности, дорогая, ты знаешь это.
— Тебе следует когда-нибудь написать мемуары.
— Следует? Следует ли? С какой целью, скажи, ради Бога?
— Для развлечения публики.
Его ресницы опустились еще немного, прикрывая спокойную голубизну.
— Почему бы мне, — мягко сказал он, — не оставить это занятие для куртизанок этого века?
— Ты хочешь сказать, что я куртизанка? — В голосе Кассандры не было обиды; женщина с практическим умом, она понимала, что ярлыки были некоторым следствием титулов и богатства. Королева могла быть шлюхой, но сначала она была королевой.
— Вовсе нет. Ты, я полагаю, верная жена герцога Бачена.
— Ты абсолютно вежлив, дорогой. — Она потянулась вверх, чтобы поцеловать его. — Теперь, если бы эта вежливость могла распространиться на одну дополнительную услугу… — замурлыкала она.
— Тебе недостаточно услужили сегодня ночью? — пробормотал насмешливо Синджин.
— Ты, как пагубная привычка, дорогой. Ублажи меня…
— Если ты ублажишь меня взамен.
— Скажи мне.
И когда он сказал, маленькая дрожь пробежала по ее телу.
— Они, действительно, делают это в гаремах?
— Некоторые определенно…
— Ты делал это раньше?
— Это имеет значение? — Его глаза сделались вдруг невыразительными.
Он не собирался ей говорить, она могла это видеть, поэтому сказала:
— Нет.
— Ну, тогда давай посмотрим, понравится ли тебе это.
Глава 21
В то время, когда Синджин развлекался и развлекал среди большого числа английских пэров и леди, в особенности последних, Челси проводила последние дни апреля в одиночестве.
Чувствуя странную сонливость, она освобождала себя от большой части работ в конюшне. Поскольку ее отец всегда чувствовал себя немного виноватым за то, что она была так вовлечена в скачки и все, что с ними было связано, он извинил ее с благословением. "Может быть, она наконец-то становится женщиной, — думал он, — и освобождается от мальчишеских замашек. Возможно, с приходом весны она становится романтически чувственной, как ее двоюродная сестра Элизабет.
А может, кое-какие из бесконечных поучений Джорджины способствовали этому".
Независимо от причины, граф был доволен, что Челси обратилась к менее мужскому времяпрепровождению. Ей придется выйти замуж однажды, и ни один будущий жених не будет считать объездку лошадей необходимым умением для жены.
Пока отец Челси с благодарностью думал о том, что она не занимается больше грубой работой, Челси почти все время спала. Сначала, когда Челси чувствовала постоянную усталость, она поддерживала себя весенним тоником и чаем из ягод шиповника, думая, что она переутомилась от их загруженного расписания скачек в последний месяц. Но тоники не снимали сонливости. Она стала спать еще больше. И ела за двоих.
Ее неизвестная болезнь обнаружилась однажды утром в мае, когда, обеспокоенный ее отсутствием за завтраком, отец Челси вошел в ее комнату и обнаружил дочь, позеленевшую и страдающую рвотой, над ночным горшком.
— Я, должно быть, съела что-нибудь, что плохо на меня подействовало, — сказала она несколько минут спустя, лежа с холодным полотенцем на лбу. Рядом сидела горничная.
— Я пойду справлюсь у миссис Макаулай и найду что-нибудь, чтобы привести в порядок твой желудок, — тихо сказал он, хотя ему понадобилось огромное усилие, чтобы голос оставался спокойным.
Его дочь выглядела такой юной и невинной в белой ночной рубашке. Ее волосы разметались по подушке, а лиловые глаза мучительно напоминали о его жене.
«Это моя вина, — с яростным приступом подумал он. — Боже, прости меня, я в ответе за это». Из-за давления, которое он на нее оказывал в отношении епископа Хэтфилдского, его дочь нашла способ скомпрометировать себя.
И теперь вот. А отцом был позорный распутник Сет.
Он успокоился на секунду, отгоняя худшее подозрение. Может быть, она действительно страдала от болезни желудка.