Я любила эти истории. В них была надежда, обещание. Раз из крохотной бедной деревушки вырос красивый небольшой городок, то и остальное тоже может стать лучше.
Однажды вечером отец рассказал мне о чуме. И в ту ночь, когда я проснулась и услышала его стон, я вспомнила о чуме и испугалась, что он заболел. Но потом увидела, что он держит в руке свой грех. Мне показалось, что отец хочет его оторвать, но у него ничего не получается.
Я подумала, что вместе мы обязательно справимся. Я сказала об этом отцу и спросила, не нужна ли ему помощь. Он ответил, что нет, встал в темноте с постели и направился в ванную. Я решила, что он хочет отрезать свой грех – в ванной лежали большие ножницы.
Но в следующую субботу я увидела, что грех все еще на месте. Что ж, мне тоже было бы страшно отрезать что-нибудь такое, что крепко приросло к моему телу. Я от всей души желала, чтобы он отпал сам по себе, сгнил или истек гноем, как было у меня, когда мне в ладонь вонзилась заноза.
Когда я сказала об этом отцу, он улыбнулся, спрятал грех обратно в штаны и, подойдя к ванной, произнес:
– Да, будем надеяться, что со временем он отпадет. Мы можем об этом молиться.
Не знаю, молились ли мы об этом. Полагаю, что да. В нашем доме постоянно молились о вещах, которых нам не хватало и которые мы хотели бы иметь, – например, о малиновом лимонаде.
Еще я помню, как однажды – мне тогда было года четыре – я с мамой сидела на кухне. Я до сих пор не верила в то, что она – моя мать. Окружающие убеждали меня в этом, но я уже знала, что люди могут лгать. И считала, что это делают все без исключения.
Мне хотелось пить, и мама дала мне стакан воды. Это была простая вода, из-под крана. Я поморщилась – она была безвкусной. Мама забрала у меня стакан и сказала:
– Значит, ты не хочешь пить.
Но меня действительно мучила жажда, и я сказала о том, что предпочла бы выпить малинового лимонада. У Грит был малиновый лимонад. Мама не любила, когда я ходила к соседям. Но у нее не было времени следить за тем, чем я занимаюсь, и я пользовалась любой возможностью, чтобы сбежать от нее и побыть со своей настоящей семьей.
Я часто играла по соседству. Однажды Грит решила сходить в гости. У нее было очень много друзей и знакомых. Они приглашали ее к себе, потому что ее муж часто надолго уезжал. Грит позвала детей в дом, чтобы умыть и переодеть их. Я спросила, можно ли и мне поехать с ними, и услышала в ответ, что моя мать этого не разрешает. И что я должна идти домой.
Я хорошо это помню. Было уже за полдень, был конец июля или начало августа. Стояла жара. Окно в кухне было открыто, и солнце заливало яркими лучами обстановку, убогость которой объяснялась отнюдь не отсутствием денег.
Мой отец работал в Гамбурге, в конторе гавани. Иногда он рассказывал мне об этом. Я еще в четыре года знала, что он хорошо зарабатывает. Мы могли бы жить лучше. Раньше мои родители кое-что себе позволяли. Они часто ездили в Гамбург, танцевали, ходили в рестораны…
Но с тех пор, как на свет появилась Магдалина, отцу понадобилось много денег на собственные нужды. Да и лечение в клинике стоило немало. Врачи в Эппендорфе удивлялись тому, что Магдалина еще жива. Она часто лежала в больнице, иногда подолгу, готовясь к операции, иногда – всего пару дней, для обследования. Мама всегда была рядом с ней. И за ее кровать и еду приходилось платить папе. Перед выпиской врачи говорили: еще пара недель, максимум пара месяцев.
Мы жили под одной крышей со смертью. И мама ежедневно сражалась с ней, даже ночью не спускала с Магдалины глаз. Поэтому отец и спал в моей комнате. На верхнем этаже было всего две спальни и одна большая ванная. Покупая дом, родители думали, что у них никогда не будет детей и во второй комнате смогут останавливаться гости.
Когда я попросила лимонада, мама стояла у плиты. Плита была электрической. Еще у нас был холодильник. Кроме этого, в кухне стояла неуклюжая деревянная мебель, которую родители купили сразу после свадьбы. Все в доме было старым, и мама в том числе.
Ей было уже сорок четыре. Она была высокой, с худым лицом. Выглядела гораздо старше своих лет. У мамы не было времени за собой ухаживать. Ее седые волосы прядями спадали на плечи. Когда они становились слишком длинными, мама их подрезала.
В тот день на ней был пестрый халат. Она помешивала что-то ложкой в кастрюле. Поставив стакан с водой на рукомойник, мама обернулась ко мне и спросила:
– Ты хочешь малинового лимонада?
Она всегда говорила очень тихо, поэтому к ней постоянно приходилось прислушиваться. Мама покачала головой, словно не понимала, как мне в голову могла прийти столь абсурдная мысль. А потом снова заговорила, в своей спокойной, неторопливой манере.