— Дура.
Оттолкнул, ничего не ответил, быстро вошел в ресторан. Кира посмотрела под ноги на ровный, с белыми прожилками, черный гранит, выбросила сигарету, медленно спустилась, дошла до своей машины, села. Она не знала, что дальше делать, как быть, в салоне было так душно, словно в закрытой консервной банке. Положила руки на руль, посмотрела на небо, которое заволакивали иссиня-черные грозовые тучи.
Прошли ровно сутки с той их с Яном поездки на озеро, после была полная нежности и страсти ночь любви, какие-то иные эмоции, переполняющие и оглушающие своей силой.
И вот утро, Ян уехал так рано, сказав, что нужно срочно готовить документы, у него назначена встреча. Кошка путалась под ногами, Кира разбила любимую чашку, чуть не обожглась кофе. Было до того странное и нехорошее предчувствие, которое она все гнала от себя, надо было ехать в офис. Но как только вышла на улицу, села за руль своей вернувшейся из ремонта машины, позвонил Кельман.
И какого хрена ему приспичило передать документы именно ей, а не послать кого-то из своих охранников в офис? Черный автомобиль ехал следом, как в каком-то дешевом детективе, и даже уже не пытался быть незамеченным.
Снова этот пафосный ресторан в центре, мужчина поднялся, как и в первый раз, галантно отодвинул стул, приглашая сесть за стол. Выбора не было, села, посмотрела сразу прямо Артуру Эдуардовичу в глаза, а у самой скрутило желудок в болезненном спазме.
— Вы ведь хотите поговорить со мной не о проекте, который сдан?
Кельман ухмыльнулся, отпил глоток воды, посмотрел поверх плеча девушки на залитую солнечным светом площадь перед рестораном, должно быть, там уже невыносимо жарко, но радует, что в помещении работают кондиционеры.
— Я в который раз убеждаюсь, что не ошибся, Кира Витальевна, в вас, вы не только красивая, но и умная женщина. Надеюсь, дальше в принятии решений вы будете руководствоваться исключительно умом, а не сердцем.
Кира облизала пересохшие губы, сжала легкую ткань светлых широких брюк в кулаки. Невозможно понять, что задумал этот человек, да у нее и нет никакого желания гадать.
— Я не совсем понимаю вас.
— Охотно верю. В чем, так во лжи и притворстве, вас не обвинишь.
Ложь? Притворство? Что, вообще, происходит? Она что, на исповеди после воскресной службы, и ее хвалят за послушание?
— Позавтракаем?
— Нет, спасибо, я уже завтракала.
Кира боялась задавать лишние вопросы, боялась, как школьница за партой, что сейчас назовут ее имя, ей выходить к доске, рассказывать домашнее задание, а она ничего не выучила. А ей без пары дней тридцать три года, какой, на хер, может быть страх?
— Ян — прекрасный мальчик, не правда ли?
Назвать Яна прекрасным мальчиком язык не поворачивался, но он отец, для него сын всегда будет мальчиком. Хотела промолчать, но не стала.
— Ян — прекрасный мужчина. Замечательный, скорее всего, лучший.
В груди сразу разлилось тепло, а ладони вспотели, разжала кулаки, тоже взяв бокал с водой, отпила несколько глотков.
— Значит, вы меня поймете.
Кельман постучал по белоснежной скатерти пальцами, продолжая рассматривать сидящую перед ним молодую женщину. Слегка припухшие губы, в глазах блеск, но еще непонимание и страх, такой, на уровне инстинкта — она понимала, кто перед ней.
— Хочу вам сделать предложение.
— Какое?
— Стать моей любовницей.
Кира медленно поставила бокал обратно на стол, выпрямила спину, хотелось обернуться назад и понять, что это сказали не ей, а кому-то за ее спиной. Делать удивленные глаза и моргать ресницами в непонимании было бы верхом глупости.
Интересно, у Кельманов это на уровне генетики заложено, так просто делать такие предложения? Ян тогда сказал, что подвезет ее, уверенно сказал, потому что он так хочет. А если его папашка, имея в несколько раз больше власти и наглости, захочет нечто подобное, как он будет действовать?
Раздавит, бетонной плитой раздавит, если услышит отказ.
— У меня есть любимый мужчина.
— Я знаю, это мой сын.
Глава 28
Небо затягивало все больше, огромные тучи медленно надвигались друга на друга, сверкнула первая молния, а Кира так и смотрела, не отрываясь, в одну точку. Где-то в сумочке звонил ее телефон, но это все было уже неважно.
Все было уже не важно.
Сжала руль, до боли прикусила щеку изнутри. Ее загнали в угол, точнее, она сама себя загнала, ее восприятие мира и всей ситуации в целом, она соглашалась с каждым словом Кельмана, почти с каждым. Не должна была, но соглашалась. Как вытравить из головы тот жизненный опыт и вполне логичные сомнения? Как научиться за эти три недели жить сердцем, а не разумом?