— Черт, — хрипит, резко вбиваясь.
Моментальная волна удовольствия проносится по телу. Словно цунами, разрушая все на своем пути.
Толчок. Еще. Резко. До боли. До сладкого удовольствия, растекающегося по телу. Оргазм накрывает неожиданно, разрываясь огненным шаром в груди на мелкие частицы, разрывая на эти же частицы ее сознание. Кричит, закрывая рот ладонью, прикусывая ее.
Мужчина кончает следом, дергаясь внутри, теплая сперма стекает по его члену и бедрам. Он крепко, за шею, прижимает Киру к себе, часто дышит, до боли и хруста сжимая плечи.
— Думал, забуду. Не получилось.
Выходит так же резко, разжимая руки, Кира чуть не падает, хватается за стены. Позади нее хлопает дверь, льется вода.
— Ой, мужчина, а это женский туалет.
— Да? Я, видимо, перепутал. Уже ухожу.
— Ой, ну что вы. Вы ничуть не мешаете.
Женский смех, вода больше не льется. А Кира больше ничего не слышит.
Не видит.
Не чувствует.
Разворачивается, оседает на унитаз, зажимая рот рукой, глотая слезы и накатывающую истерику. Он даже не произнес ее имя. Ни разу. Воспользовался, как вещью, наказывая и унижая.
Она знает, за что.
Она заслужила.
Сидит так минут десять, руки трясутся, пытается выровнять дыхание, удерживая слезы, но, наконец, поднимается, вытираясь бумагой. Выходит, сумка валяется на полу, быстро умывается ледяной водой. Позади хлопает дверь, стук каблуков по кафелю.
— Нет, дорогая, я не знаю, приедем мы или нет, я не понимаю, что с ним, Ян такой нервный.
Кира медленно поворачивает голову в сторону, девушка стоит почти рядом, разговаривает по телефону, смотрит в зеркало, накручивая на палец светлую прядь волос.
— Ой, я не знаю, как клуб называется? А, нет, я там не была, новый совсем, надеюсь, там пускают не всех подряд.
Девушка кинула взгляд на нее, Кира посмотрела той прямо в глаза, ничуть не смущаясь своего внешнего вида, демонстративно вытирая руки салфеткой. Девушка приподняла идеальную бровь, поджала губы. А Кира не стала дослушивать ее разговор, взяла сумку, быстро вышла и сразу направилась на выход.
К черту свидания, не ее это совсем.
Не получится пока войти в новую счастливую жизнь.
Смотрит под ноги, снова на кого-то налетает, чуть не падает, но чьи-то руки, обняв Киру за талию, спасают от падения. Что за день-то такой поганый сегодня?
Глава 32
— Что-то желаете? Может, чай, кофе?
— Что?
Ян не сразу понял, что обращаются к нему. Поднял голову, посмотрел в лицо стоявшего за барной стойкой в окружении кофейных чашек парнишки. Внутри трясло так, что казалось, сердце сейчас выломает ребра. Несколько раз сжал кулаки, присел на высокий стул.
— Воды, пожалуйста, холодной.
Если бы Кира не налетела на официанта, он бы не увидел ее, не заметил. Может быть, не увидел больше никогда. Она так странно посмотрела на него, напуганная, в глазах страх и обреченность. А та острая боль, что, казалось, уже начала утихать, вернулась вновь.
Положил руки на стол, боясь, что сейчас увидит, как они трясутся, снова сжал пальцы в кулаки. Остановил свой взгляд на новой татуировке, которая черной вязью символов опоясывала запястье на правой руке, хотел дотронуться до нее, но не стал.
Господи, какой он идиот.
Так долго пытался забыть, казалось, вечную жизнь, а на самом деле — всего год. Пытался вычеркнуть, вытравить из памяти и сознания, черт возьми, даже из сердца ту, что предала, но ничего не вышло. Тогда Ян думал, ему всадили в сердце ржавый тупой нож и провернули несколько раз, но больнее стало потом.
Она отказывалась утихать, продолжая давить и сжимать все внутри. Ему не хватало воздуха, чтоб дышать, чтоб полноценно жить. Нет, совершенно не было мыслей и желания отомстить, не было ничего, только эта ноющая боль где-то внутри.
Она его предала, а ведь обещала, что никогда этого не сделает.
— Вода.
— Спасибо.
Сжал хрупкое стекло пальцами, смотря на прозрачную воду, а в голове ее слова: «Нет, не надо. Ян, перестань».
— Черт.
Провел по остриженным волосам руками. Он сам давно уже не тот Ян, прическа — лишь малая часть того, каким он стал. Нас меняют не жизнь и события, нас меняют люди. Его изменила одна девушка, любимая девушка. Ему двадцать четыре, но что-то слишком много потерь за несколько лет.
Ему так не было больно после смерти матери, была злость на отца, на медицину, на все высшие силы, что отняли у нее здоровье и жизнь. То была страшная несправедливость, с которой приходилось мириться, с Кирой же было все иначе.