Лаская плоскую стальную поверхность зубила указательным пальцем, он согревал металл теплом собственного тела, поглаживая… массируя…
Тянущие ощущения на члене заставили его удивленно опустить взгляд на затвердевший ствол.
Нет, это не тяга. Его член ударился о ручку шкафа, стоявшего между раковинами.
Он словно смотрел на жесткую длину с большого расстояния. А потом снова погладил стальное зубило.
Прикосновение транслировалось вплоть до члена, он снова дернулся. Желая большего.
Взяв зубило в боевую руку, Син прижал его к лицу. Такое чистое, идеальное, с острыми беспощадными гранями.
Другую руку он опустил и накрыл член ладонью. Передергивая, он смотрел на лезвие. Жестче. Быстрее. Острее. Насыщеннее. И в какой-то момент он не мог отделить мысли о зубиле от сексуального возбуждения. Они смешались, переплетаясь, формируя прочную связь между, казалось бы, совсем несвязанными вещами.
Секс и смерть.
Внезапно тело прошила мощная волна, наполняя его жаром и чувством срочности, и он открылся навстречу этой извращений страсти. Повертев зубило в руке, он любовался тем, как потолочный свет сверкал на клинке, подмигивал, заигрывал… соблазнял. Как это могло быть с любовницей, Син перевел взгляд с клинка на свой член и обратно, отчего напряжение только нарастало.
Его тальмэн пульсировал под кожей, как и нужда убить его вторую сущность, которую он так сильно и долго подавлял. Быстрее. Сильнее. Судорожное дыхание — его. Гулко бьющееся сердце — его. Давление в венах, выступивших на шее, голова откинулась назад, когда он с силой зажмурился. И неважно, что он не видел зубило. Перед глазами мелькало разнообразие картинок, вереница кровавых мучительных удовольствий, которые он не мог испытать чреслами.
Нарастая… еще… и еще…
Пока…
Щелчки. Он начал остро осознавать, с какими сухими щелчками член вбивался в его кулак. Начал ощущать жжение от фрикций — в неприятном, обдирающем кожу смысле. Яйца скукожились и поджались ближе к телу, словно вообще пытались слиться воедино.
Стимуляция переросла в удушье, следующей стадией которого станет отказ в разрядке. За нарастанием интенсивности пришел спад. Кульминация стала фрустрацией.
Тот яркий момент, что он только что создал, обернулся против него, легкость, с которой он отпустил контроль со своего разума, сейчас исчезла, напряженное лицо в зеркале спустило его с небес на землю.
Его отражение было уродливым, черты лица обострились под влиянием болезненного отказа в удовольствии, такого привычного для него. У своих губ он ощущал зубило, как целующую его любовницу. А рука все двигалась, насухую сжимая ставшую фиолетовой головку.
Пришла боль. Но, как и с удовольствием, что он получал от процесса убийства, так и природа агонии была смешанной. Дело ли в грубых рывках вокруг члена? Или это было что-то глубинное… уходящее в самую суть.
В его глубинную суть.
Сдаваясь, Син отбросил зубило, нарушая стройный ряд из молотка, изоленты и веревки. Стиснув зубы, он подался вперед, сжимая края раковины. Дыхание со свистом вырвалось изо рта, а пот, стекавший с его подбородка, падал на босую ступню.
Нет ничего хуже погони за разрядкой.
Которую ты не в силах настигнуть.
Глава 6
Следующим утром, у Джо, находившейся в заметно уменьшившейся редакции комнате «Колдвелл Курьер Жорнал», подогнулись колени, и она рухнула в свое офисное кресло. Когда у нее задрожали руки, она скрыла тремор, укладывая снимки на стол, вместо того чтобы отдать их на растерзание гравитации. Фотографии из пачки рассыпались по поверхности, снимки, снятые под разными ракурсами, поражали до глубины души: глаза распахнуты от ужаса, черты лица застыли в крике, зубы обнажены как у дикого животного.
Не осталось ничего человеческого.
— Прости, — сказал Билл Элиотт. — Не хотел портить тебе завтрак.
— Да ничего. — Она прокашлялась, перекладывая верхнюю фотографию в самый конец стопки. — Все нормально, я…
Джо моргнула. Увидела на изнанке век обезображенное тело в свете сирен полицейских автомобилей. Когда горло сжалось в кулак, она подумала о том, чтобы выбежать из редакции и избавиться от съеденного возле двери, ведущей на парковку.
— Так, что там? — Она устроилась выше в своем дерьмовеньком кресле. — И где нашли тело?
Билл скрестил руки на груди и подался вперед на своем кресле через пролет. В свои двадцать девять и пребывая в браке полтора года, он сочетал в себе черты хипстера и взрослого мужчины, торчащие черные волосы, очки в черной оправе и скинни джинсы были атрибутами первого, а серьезное отношение к работе и жена — последнего.