«Что бы это ни было, — кричит Мэри у меня за спиной, — я буду молиться за вас ».
Я смотрю на нее через плечо, одну на танцполе, в окружении городских огней, закутанную в шелк, ее лицо - это интригующее сочетание мудрого и молодого, уверенного и уязвимого. Я запоминаю ее, каждую черточку и взмах, а потом говорю: «Спасибо» и оставляю ее на сверкание огней и безжалостные цикады .
Я не говорю то, что действительно хочу сказать, когда ухожу, но я думаю об этом всю дорогу до стоянки камердинера, горько повторяя это в уме, когда я с ревом несусь по дороге в больницу .
Не заморачивайся с этим молящимся дерьмом, Мэри. Это все равно не работает .
Глава вторая
Раньше я верил в Бога, как верил в рак. То есть я знал, что и то, и другое существует в некотором отдаленном, академическом смысле, но это были понятия, применимые к другим людям; они лично не имели отношения к жизни Шона Белла .
Затем рак пронзил мою семью ветром, ножами и зубами, громоподобный и массивный, и он перестал быть академическим, он перестал быть далеким. Оно стало реальным и ужасным, более мстительным и вездесущим, чем любое божество, и наша жизнь переориентировалась вокруг его ритуалов, его причастия морфиновых леденцов и лекарств от тошноты, его гимнов испарителям и дневного телевидения .
Мы были крещены в Церкви Рака, и я был ревностным, как любой новообращенный, ходил на прием к каждому врачу, изучал каждое новое испытание, использовал все связи, которые у меня были в этом городе, чтобы убедиться, что моя мать получает все самое лучшее .
Так да. Теперь я верю в рак .
Слишком поздно мне верить в Бога .
Я въезжаю на больничную парковку, паркую «Ауди», а затем бегу через двери отделения неотложной помощи, не обращая внимания на взгляды, которые бросают на меня в смокинге. Я иду прямо к сортировочному столу, и, к счастью, это медсестра, которую я трахнул несколько недель назад во время последнего пребывания мамы в больнице. Маккензи, или Макайла, или Маккенна, или что-то в этом роде. Ее губы кривятся в горькой улыбке, когда она видит меня, и я знаю, что меня это ждет .
— Ну, если это не Шон Белл, — говорит она, запрокидывая голову и прищурившись, глядя на меня. Я вдруг благодарен за стеклянный барьер между нами, иначе я мог бы быть в опасности реальных телесных повреждений. Для меня это был отчаянный, нуждающийся побег, украденный в течение долгих часов в зале ожидания, мгновенное отвлечение с красивым, доступным телом, но после того, как она дала мне свой номер и свое расписание, стало ясно, что это было нечто большее, чем просто побег для нее .
«Привет, моя мама здесь, и мне нужно ее увидеть. Это Кэролайн Белл, и я думаю, что она поступила не так давно .
Медсестра с именем М медленно и нагло моргает, а затем еще медленнее поворачивается к экрану своего компьютера. Щелчок — раздраженное нажатие пальцем на мышь. Нажмите. Щелкните .
Черт побери.
черт возьми. Если бы она двигалась немного медленнее, она была бы картиной. Статуя. Разве нет какого-то гребаного правила, согласно которому медсестры должны выполнять свою работу независимо от того, какие бывшие ебли были вовлечены? Наверняка она нарушает какую-то сестринскую клятву? Какая-то часть меня хочет полностью разыграть ее, как Шон Белл, и либо очаровывать, либо угрожать мне пройти через это, но обе эти вещи требуют гребаного времени, а у меня нет времени .
«Послушай, прости, что не позвонила, — говорю я .
Она даже не смотрит на меня. « Конечно ».
Ооооооооооооооооооооооооооо Все мое тело кричит мне, чтобы я добрался до мамы, моя грудь все еще сжимается от воспоминаний о девушке, притворяющейся, что ее зовут Мэри, и теперь между мной и тем, куда мне нужно идти, эта обоссаная медсестра - и это точно почему я всю свою гребаную жизнь избегал запутанных ситуаций. Чувства и трах несовместимы, и Маккензи/Макайла/МакКенна — живое доказательство моей теории .
Честное слово, голос Мэри эхом отдается в моих воспоминаниях. Попробуй честного парня .
Я издала долгий, безмолвный вздох, зная, что мне нужно как-то это исправить. Мама важнее твоей гордости, ублюдок. Просто извинись по-настоящему, чтобы добраться до нее .
— Послушайте, — говорю я, наклоняясь вперед, чтобы понизить голос и избавить остальную часть комнаты ожидания от моего унижения. "Ты прав. С моей стороны было дерьмово взять твой номер, когда я не собирался звонить, и дерьмово с моей стороны трахнуть тебя, не дав понять, что трахаться - это все, что я хотел. Ты заслуживал большего, и мне очень жаль ».