Мириам покачала головой.
— Все произошло слишком быстро. Ты в отчаянии выставляешь квартиру на продажу, а через два дня уже нашлись покупатели. У тебя даже не было возможности прийти в себя. — Мириам попыталась отпихнуть коробки в сторону, но безуспешно. Тогда, пробираясь через них, она вошла в кухню. Через мгновение она крикнула: — Это твоя кухня?
Сара вздохнула и осталась в гостиной.
— В ней нет ничего плохого.
Мириам протиснулась через коробки, чтобы вновь войти в гостиную.
— Похоже, здесь не было ремонта с тех пор, как Эйзенхауэр (прим. перев. — 34-й президент США, с 20 января 1953 по 20 января 1961) был президентом.
— Мне нравится, — выразила свое мнение Сара. — Так по-домашнему.
— Сара, у тебя была великолепная, современная кухня.
— Эта даже больше.
— Здесь даже столовые приборы, будто привезенные откуда-то еще до нашего рождения.
— Тебе не стоит беспокоиться по этому поводу, это исключительно мой выбор.
— И то, правда. — Мириам положила руки на бедра и огляделась. — Но по виду квартиры становится ясно, насколько плох этот твой выбор.
— Мир, я уже жила так до того, как приобрела те апартаменты.
— Но тогда тебе было двадцать семь, и у тебя была хорошая работа. Теперь же тебе тридцать пять и ты без работы.
— Я ненавидела эту работу. И я действительно ценю твой подход к описанию моих сложившихся обстоятельств.
— Мне, скорее всего, не придется беспокоиться о тебе в голодный в год, потому что вполне вероятно, что ты скоро умрешь от сердечного приступа, поднимаясь по лестнице.
Сара поморщилась.
— Лестница действительно немного пугающая, — призналась она. — Грузчики к тому моменту, как заканчивали с вещами, запросили на двести долларов больше, чем изначально договаривались.
Глен Парк, где размещалась ее новая квартира, являлся холмистым районом с изогнутыми улицами. Это было самое безопасное, обаятельное и доступное место из всех известных районов на севере Сан-Франциско. Саре казалось, что здесь все, как одна большая семья, почти как в деревне. Но были, несомненно, некоторые вопросы, такие как крутизна подъемов, особенно внутри здания.
— Это понятно, почему квартира была свободна, несмотря на разумную арендную плату, — сказала Мириам. — Ни один здравомыслящий человек не станет вскарабкиваться по этой лестнице каждый день.
— Зато буду поддерживать себя в форме, — усмехнулась Сара.
— Не пытайся везде найти положительный момент, здесь его просто нет.
— Я привыкну, — солгала Сара.
Это эксцентричное старое здание в викторианском стиле стояло на вершине большого холма, а до второго этажа, где находилась квартира Сары, вела крутая, неровная лестница, на которой не было ничего кроме хрупкого перила с одной стороны. Этого было достаточно, чтобы голова закружилась. Или же ты могла представить себя альпинистом или самоубийцей.
Мириам посмотрела на огромный, похожий на подушку диван Сары и подумала: «Как же бедные грузчики его сюда занесли? Скорее всего, ей пришлось их заставить».
— И что, — произнесла Мириам, повернувшись к длинной стене, отделяющей квартиру от соседней, — это..?
— Это фреска. Парень, живущий ниже по лестнице, является собственником здания, он — мастер по фреске.
Сложные абстрактные росписи покрывали всю стену от пола до потолка.
Мириам спросила:
— У этого домовладельца однозначно должна быть судимость за преступление против искусства?
— Тебе не нравится? — ответила Сара.
— Я уверена, что, как и эта лестница, фреска будет давить на меня.
Сара изучала роспись.
— Мне кажется это своего рода… возбуждающе.
— Возбуждающе? Я не могу решить, как это назвать — непристойно, или ужасно, или по-деревенски, или…
— Именно это и возбуждает. Я понятия не имею, как это объяснить. Я думаю, что можно каждый день любоваться этой росписью, и каждый раз находить что-то новое.
— Да, я знаю. Писатели тратят много времени, глядя в никуда. — Мириам покачала головой. — Но разве не лучше смотреть даже просто на воздух, чем на это?
— У меня уже есть на что посмотреть, — сказала Сара, направляясь к французской двери в конце комнаты. — Видишь? — Она открыла двери, которые вели на балкон.