Альмерия особенно гордилась своими женскими тюрбанами и дамастовыми, или камчатными, тканями для драпировок. Легкие ткани, в противоположность более тяжелому атласу, бархату и дамасту, изготовляли в Каталонии и Валенсии. Большинство христианских стран заказывали в Испании мантии для придворной знати и облачения для духовенства.
Все эти почтенные сухие знания с быстротой молнии мелькнули в разуме Шимаса. Мелькнули и пропали. А вот блеск девичьих глаз и их смелые взоры запали в самую душу.
Свиток пятый
В широких черных шароварах с темно-синим кушаком, черных сапогах из лучшей кордовской кожи, дымчато-голубом шелковом тюрбане, в плаще из темно-синего сукна, накинутом на белую шелковую рубашку, Шимас выглядел этаким мавританским щеголем. Под плащ он надел парчовую куртку до пояса, золотистую с голубым.
Но, как говорится, по одежке встречают — по уму провожают, и он прекрасно понимал, что должен воплотить образ человека, которым хотел стать, в поступки, подобного человека достойные. Среди почтенных искателей знаний, уважающих себя и окружающих, следовало действовать не спеша, но и не мешкая, внимательно наблюдая за их поведением, и таким образом учиться тому, как следует себя держать. Это, Шимас чувствовал, еще не раз пригодится ему. Чувствовал, хотя и не представлял пока, как быстро и сколь надолго.
Беседы с учеными мужами, посетителями «приюта мудрости», убеждали его, что для обретения знаний он нашел идеальный путь. Идеальный уже хотя бы потому, что нигде в мире, кроме мавританской Испании, не смог бы юноша изучить больше, чем в ее приветливых библиотеках. Шимасу, правда, казалось, что эта ученость, сколь бы она ни была обширна, страдает полным отрывом от самого мира. Но он-то успеет еще пройти и проехать по всему миру — уже хотя бы затем, чтобы убедиться в истинности своих знаний. Или их ложности.
А для того, чтобы не прослыть невеждой, юноше пришлось изучать поистине все — от медицины до химии, от математики до истории. Именно история, жизнеописание человечества, убедила его в том, что, сколь бы широко ты ни был образован, ты должен все свои знания испытать на прочность. Ибо сам ход жизни убеждает: тот, кто уверен лишь в себе, всегда проигрывает.
Так было издавна. Насквозь прогнившая империя вестготов рухнула при первом же натиске небольшого отряда магометан под предводительством старого солдата Тарика. Империя эта представляла собой смешение народов и языков, многие из которых были наследством прошлых времен. В ней оставили свой след иберы, финикийцы и даже этруски, если вообще когда-то существовали. Финикийцы были семитским народом, расселившимся вдоль побережья, они открывали торговые предприятия и посылали корабли в Узкое море, или Атлантику. Их суда и корабли из Карфагена, бывшего когда-то финикийской колонией, огибали Африку, которую называли Либией, ходили на Скиллийские острова за оловом, достигали берегов Бретани и проникали в Полуночное море так далеко, как позволяли льды. Поскольку каждый мореход ревниво хранил тайну происхождения своих товаров — природных материалов и изделий рук человеческих, — никто, вероятно, никогда не узнает истинных пределов их путешествий. Греки, римляне, вандалы, готы — все вторгались в Испанию и все оставили здесь свой след.
Шимас не уставал бродить по улицам, одна из которых, как в свое время поведал ему дядя, имела десять миль в длину и вся, из конца в конец, освещалась по ночам. Берега Гвадалквивира были окаймлены рядами домов из мрамора вперемежку с мечетями и садами. Вода подавалась в город по свинцовым трубам, почти на каждой площади — от крошечных до огромных — били фонтаны, а город щедро украшали цветы и виноградники.
Говорили, что в Кордове пятьдесят тысяч роскошных жилищ и столько же несколько более скромных. Верующие молились в семистах мечетях и омывали тела в девятистах общественных банях. Шимас вспомнил, как на его родине истовые христиане отрицали купание как языческий обычай, а монахи и монашки хвастались немытостью тел как свидетельством истовой преданности вере. Одна из монахинь, по слухам, похвалялась, что за шестьдесят лет своей жизни ни разу не мыла никакую часть тела, за исключением кончиков пальцев перед обедней.
В городе были открыты тысячи мастерских, целые улицы занимали ремесленники, работавшие по металлу, коже и шелку. Рассказывали, что в Кордове трудится сто тридцать тысяч ткачей, изготовляющих шелковые и шерстяные ткани непревзойденного качества.