— Я знаю, что мне нужно, Сариэль. Фактически, это нужно мне даже больше, чем ты. — От злости слова получились куда резче, чем я того желал. — Не пытайся одурачить меня этим “всё, что нужно мальчику, — это ванна, постель и горячая еда”. Оставь проповеди для собраний Общества. Я прекрасно знаю, что я за человек.
— Это не ты такой. Это то, что с тобой сделала инквизиция. — Теперь он сидел, и его красные радужки сияли почти так же ярко, как кончик сигареты.
— Они трижды забирали тебя прежде, чем пришли за мной, а ты всё такой же, — ответил я холодно.
— Потому что я сознался. Сказал им всё, что они хотели услышать, и оплатил штрафы. — Сариэль взглянул на меня. — Чего ты пытался добиться своим молчанием?
— Я обещал, что не сдам тебя.
— Это был всего лишь долбаный штраф, Бэлимей! — Теперь Сариэль срывался на крик. — Пятьдесят монет! Ты не задумывался, что я с радостью отдал бы эти сраные пятьдесят монет, лишь бы тебя не трогали? Неужели ты решил, что я такая дешёвка?
— Я не знал расценок, — отрывисто проговорил я. — Я не знал и не хотел, чтобы тебя сожгли заживо из-за моей… — Я замолк, осознав, что несу чушь, зажмурился и глубоко вдохнул. Всё кончено. Было и прошло. Ругань ничего не изменит. Даже презрительный взгляд Сариэля уже не переиграешь.
— Я слишком устал, чтобы ругаться, Сариэль. Да и не хочу, в любом случае.
— Как и я. — Он снова откинулся назад. — Честно говоря, ссориться — это последнее дело.
Он втянул дым в лёгкие и поднял глаза на небо. Звёзды всё ещё ярко сияли, несмотря на узкую полоску света вдоль горизонта.
— Славная ночь, правда?
— Да, — кивнул я.
— Может, начнём всё сначала? — спросил Сариэль, и я знал, что он имел в виду нечто большее, чем просто разговор.
Я с радостью согласился бы, но прошлое забыть ещё сложнее, чем изменить. Оно навсегда повисло между нами. Когда я смотрел на него, я не мог не думать о том, как низко пал по сравнению с тем, кем был раньше. Неважно, сколько пройдёт времени — я не смогу избавиться от воспоминаний о пыточных орудиях инквизиции. Наверное, он будет думать так же.
— Нет. Пусть всё идёт своим чередом.
Некоторое время мы молчали. Сариэль выдохнул кольцо дыма, и, как только сизый шлейф оторвался от его губ, шепнул почти бессвязно: “Бабочка”. Дым обратился в призрачного шелкопряда, крылышки которого забились в восходящих воздушных потоках, рассеявшись, стоило ему подняться чуть выше.
Я улыбнулся. Создание дымчатых мотыльков было первым волшебством, которым овладел Сариэль. Он показал мне его одной ночью, почти такой же, как сегодняшняя, на крыше школы. Я помнил, как его юное лицо залилось краской от усердия и гордости — он спалил себе волосы и обжёг палец, но совсем не тревожился по этому поводу. А теперь он превращал дым в мотыльков так же легко, как дышал.
Сариэль лениво перевернулся на бок — словно собирался заснуть, — и взглянул на меня из-под полуопущенных ресниц. Я не расслышал слово, которое он прошептал, но выдохнутый им дым превратился в два стройных силуэта, которые обернулись один вокруг другого. В конце концов, они слились в объятье, которое поглотило их обоих.
Теперь Сариэль смотрел прямо мне в глаза. Он безумно хотел вернуть прошлое, а я так же дико хотел оставить его позади. Время доверия и гордости прошло — просто я больше не подходил для всего этого.
Я оглядел тёмные стены за спиной Сариэля — там всё ещё горел дом Эдварда Тэлботта.
— Ты хорошо знал Джоан? — спросил я.
— Я знал её, — отозвался Сариэль. — Но мы не пересекались вне Общества.
— Расскажи мне о ней.
— Что ты хочешь знать? — Видно было, что смена темы Сариэлю не понравилась.
— Как она связана с Питером Роффкейлом, Лили и Роуз?
— О, значит, капитан Харпер действительно нанял тебя для расследования, — нахмурился Сариэль. — Я полагал, он взял тебя с собой только для защиты.
— Он действительно меня нанял, — сказал я. Расследовать, защищать себя, просто потратить деньги — меня это не касалось.
— Мика точно убила бы его, если бы не ты. — Сариэль придвинулся поближе. — Она воспитывала Питера с девяти лет. Когда мы узнали, что его убили, она… Ну, ты видел, что с ней стало. Совсем зачахла.
— А Мика знала Джоан?
— Да, они нравились друг другу. Думаю, Мика верила, что рано или поздно Джоан вернётся к Питеру, говорила, что девчонка просто напугана, что ей нужно время. — Он качнул головой. — Джоан написала большую часть наших речей, самые лучшие. Но ей никогда не хватало мужества, чтобы зачитать их или прийти на демонстрацию. Их читали Питер и Лили, а Роуз брала себе самые ехидные. Питер однажды загремел на шесть месяцев в трудовую колонию из-за одного такого выступления, а Лили провела десять месяцев в исправительном учреждении для женщин-заблудших. Роуз тоже попадалась, но, наверное, суд приговорил её к простому штрафу. Даже я читал эти речи. Мне вынесли обвинение в нарушении общественного порядка за одну из них. — Сариэль сдержанно улыбнулся. — Джоан же вообще ни разу не была в Доме Инквизиции. Разве что своему сводному брату обед приносила…
— Сводному брату? — переспросил я.
— Капитану Уильяму Харперу, — ответил Сариэль — так, словно я сам должен был знать об этом. — Его отец был каким-то аббатом из инквизиции, которому оторвали голову во время бунта шахтёров. А Джоан — дочь его матери от второго брака.
— Ясно.
— Они богаты, хотя, наверное, капитан тебе об этом не говорил. У них большой особняк за городом — недалеко от Сент-Бэннет. Ещё до свадьбы у Джоан был свой дом на набережной. Питер вроде как работал у неё садовником — на деле переправлял написанное ею вниз, в Преисподнюю. Думаю, другие услуги он ей тоже оказывал, и они её вполне устраивали. Ей могло не нравиться общество вокруг, но пользоваться своим положением она не гнушалась.
— Звучит так, словно ты терпеть её не мог, — заметил я.
Сариэль задумался.
— Нет, — наконец, ответил он. — Я просто злюсь и, наверное, завидую. У неё было многое, чего у таких, как мы, быть не могло в принципе. Она помогала, да, но никогда не рискнула бы собственным благополучием. Злиться на такое легко, но я не знаю, что сделал бы сам, окажись я в таком же положении. И однажды она всё-таки пыталась принять участие в демонстрации.
— И что же случилось?
— Мы окружили работный дом Тэйлора и освободили двадцать детей-заблудших, которых забрали из колонии и принудили к труду. Один из сменных мастеров запустил в воздух сигнальный огонь, и нас накрыли инквизиторы. Джоан поймали вместе с десятью нашими, но до Дома Инквизиции она не доехала.
Сариэль хотел затянуться сигаретой, но осознал, что она дотлела почти до пальцев. Тогда он швырнул окурок вниз, на улицу.
Значит, эта женщина уже однажды пропадала. Интересно.
— Думаешь, её вытащил Харпер? — спросил я. Даже мысль об этом меня как-то покоробила.
— Харпер мог, — пожал плечами Сариэль. — Но в Преисподнюю она не вернулась. А спустя три недели мы узнали, что она вышла замуж за доктора Эдварда Тэлботта, и, более того, они обручились несколько месяцев назад, но никто из нас не был в курсе. Это последнее, что мы слышали о Джоан.
— А Питер Роффкейл ей писал, — вставил я.
— Неудивительно. — Он оглядел свои руки. — Питер никогда не осуждал её за уход, но нужно быть слепцом, чтобы не заметить, как его ранило её замужество.
— В одном из писем он говорил о смерти Роуз и Лили. А другие жертвы были?
— Куча. Наши за прошедшие десять лет время от времени пропадали, а потом находились — в виде ошмётков. Один или два трупа за год. — Сариэль вынул и прикурил новую сигарету, сделал глубокую затяжку. — А в последнее время всё стало хуже, мы даже наловчились писать заявления о пропаже. Но Питера убили в тюрьме, и, думаю, Инквизиция больше не сможет относиться к этому наплевательски.
Его голос начал подрагивать от сдерживаемой ярости; он замолк и уставился в ночное небо, судорожно, вдох за вдохом, докуривая сигарету. Наверное, он знал каждого из убитых, они могли быть его коллегами из Общества или просто друзьями.