Боль и холод начали рассеиваться. Я смотрел в ночь: далеко в небе мне померещился гибкий чёрный силуэт. За ним переливалась звезда, и на мгновение сам он засверкал на фоне темноты, словно одинокий светлячок.
Я задумался, успел ли Харпер её увидеть, или смотрела ли она сама на него сверху. В любом случае, этот свет предназначался не мне.
Пусть их.
Я закрыл глаза.
========== Швы и джин ==========
Нити, наложенные на мои раны сёстрами, были тонкими, а стежки — невероятно крохотными: сложно было поверить, что именно эти стежки и не пустили в моё тело смерть. Белые шрамы, оставшиеся после снятия швов, были едва заметными, даже тот, что поднимался вверх по моему животу. О сломанном запястье напоминала только тупая боль. Казалось, будто моё тело само решило уничтожить все следы скотт-бэковских преступлений.
Так же поступили и газетчики.
Их статьи походили на трагедии: Альберт Скотт-Бэк, великой души человек, и его помощник, Льюис Браун, и их секретарь, Тимоти Говард, все они стали жертвой чудовищного пожара. Скотт-Бэк оставил после себя безутешную вдову, двух детей и великое множество друзей из разных слоёв населения. Сотни заблудших отстояли в его память полуночную службу, а многие посетили богослужения, устроенные в его честь.
Мир без Скотт-Бэка, согласно словам газетчиков, стал куда худшим местом.
Я вырезал эту статью, нацарапал поперёк слово ЛОЖЬ, а потом вклеил её в свой новый альбом для вырезок. За многие годы у меня должен был развиться иммунитет к тянущему ощущению тщетности, однако почему-то он так и не появился. Мне было почти физически дурно от мысли, что заблудшие оплакивали смерть человека, убивавшего их детей и друзей, но они действительно намеревались запомнить Скотт-Бэка героем.
Я задумался, что же считал по поводу всего этого Харпер, но моментально пожалел об этих мыслях. Почти три недели я не видел Харпера и ничего о нём не слышал. Он получил от меня то, чего хотел (пусть я и сомневался, что ему понравился результат), и теперь пропал — и это было вполне себе ожидаемо. Я покачал головой, чувствуя отвращение к собственному одиночеству. Я и не надеялся, что между мной и Харпером может что-нибудь получиться, между нами не могло быть в принципе ничего, выходящего за рамки работы. Так уж был устроен этот мир.
И почему-то всё это глубоко меня ранило.
Снаружи стояла ночь, жаркая, кишащая насекомыми. Моя квартира словно отражала пустоту ночи, несмотря на горы книг и бумаг, которые, по сути, были лишь очередным подтверждением моего одиночества. В любом случае, ещё вчера у меня закончился офорий — рано или поздно мне пришлось бы выбраться из дома.
Я выволокся наружу и двинулся по улицам. Меня окутала тьма, но её было недостаточно, чтобы я забылся. Так я шёл, пока не наткнулся на знакомые ступени. Я узнал собачью голову, что была намалёвана на стене, и спустился вниз в паб. Да, я надеялся встретить здесь Харпера, хоть и не хотел в этом признаваться даже самому себе.
И, не найдя его, я не смог просто уйти отсюда: это превратило бы полуосознанный порыв в постыдную очевидность, так что я купил бутылку синего джина и сел за один из столиков у дальней стены. На вкус джин напоминал растворитель для краски, но я отпил его прямо из горлышка, чтобы нагнать окружавших меня пьяных людей.
Как только джин приглушил мои чувства, я принялся пить рюмку за рюмкой. Мне вспомнилась мать, которая пила точно так же после того, как казнили отца. В то время я её не понимал.
Теперь же я думал, что глупо было вообще переставать пить.
— Бэлимей?
Я прикончил бутылку на треть, когда услышал голос Харпера. Я так стремительно повернулся, что чуть не упустил его из вида.
Он выглядел таким же усталым, как и всегда, только на этот раз на нём не было формы: вместо неё он был облачён в рабочую рубашку без воротника и тёмно-серые штаны. Он был чуть худощавее, чем я помнил, и гораздо бледнее. Но сильнее всего меня озадачило отсутствие на нём перчаток.
— Я бы угостил тебя выпивкой, но ты, кажется, и так неплохо справляешься, — сказал Харпер, пока я молчаливо разглядывал его руки.
Ничего не ответив, я слегка откинулся назад и изучающе на него посмотрел. Интересно, что он тут забыл, да ещё и одетый так странно?
— Ты не против, если я присоединюсь? — спросил он.
— Делай, как посчитаешь нужным, — отозвался я.
— Сделаю.
Он занял кресло напротив, без спроса налил себе джина и сказал:
— Не думал, что ты так быстро встанешь на ноги.
— Вероятно, убить меня несколько сложнее, чем ты думаешь.
Харпер нахмурился и снова наполнил рюмку.
— Я не думал, что Скотт-Бэк на тебя нападёт. — Он повертел опустевшую рюмку в пальцах. — Мне жаль, что тебе пришлось всё это вынести, Бэлимей.
— Ну, мне за это заплатили.
Харпер произносил моё имя тихо, с горечью; из-за этой интонации мою кожу начинало покалывать, и я ненавидел это ощущение. Меня вывело из себя и то, что Харпер сказал всего пару слов, а я уже был готов простить его.
— Как себя чувствует мистер Тэлботт? — спросил я просто чтобы сменить тему.
— Его всё это здорово потрясло.
— Ты не рассказал ему правду?
— Это не мои секреты, и не мне их рассказывать, — ответил Харпер. — Ты понимаешь, о чём я?
— Думаю, да, понимаю. — Я наполнил наши с Харпером рюмки. — Это были секреты твоего отчима, а потом — секреты Джоан. Ты не имеешь права говорить об этом.
Нечто подобное я испытывал в отношении Сариэля: неважно, насколько мала была тайна, которую мне доверили, я всё равно не хотел её выдавать.
Но это был я. Харпер мыслил иначе.
— И где ты был три недели? — поинтересовался я.
— На допросе. — Харпер помотал головой. — Аббат не особенно обрадовался моему неведению касательно обстоятельств смерти мистера Льюиса Брауна и мистера Тимоти Говарда. Ещё меньше он был рад узнать, что я не помнил ни твоего имени, ни того, как ты выглядел.
— Они допрашивали тебя в молельне?
— Нет, — быстро сказал Харпер. — Боже, нет. Если бы они сделали это, не думаю, что я смог бы держать рот на замке. Просто стоять в комнате голым и отвечать на вопросы было сомнительным удовольствием, не говоря уже о прочем.
— И что ты сказал? — спросил я.
— Я помнил удивительно мало. — Он улыбнулся, но его улыбка сквозила горечью. — Аббат прекратил допрос, как только я упомянул, что у Скотт-Бэка был доступ к камере Питера Роффкейла. — Харпер выпил, потом продолжил: — И мы пришли к компромиссу: я больше не копаюсь в жизни Скотт-Бэка, а он прекращает допрос.
— И в итоге все мы храним свои секреты.
— До некоторых пор, — заметил Харпер, проведя рукой по волосам.
— А эту одежду тебе дали после освобождения?
Неудивительно, что она показалась мне такой знакомой.
— Конечно. — Харпер коснулся ткани своей грубой рабочей рубашки. — Самая лучшая, какая только нашлась на складе.
Я ухмыльнулся.
— И ты сразу же пошёл в бар?
— Нет. — Харпер опустил глаза, словно мой вопрос его смутил. — Сначала я пошёл к тебе домой, но там тебя не оказалось, так что я пришёл сюда.
— Хотел меня отыскать, или решил утопить в вине печаль утраты?
— Интересный вопрос, — сказал Харпер, оставив его, впрочем, без ответа.
— И зачем ты решил меня разыскать? — с улыбкой спросил я.
Харпер уставился на бутылку с джином и мою рюмку.
— Я подумал, что, возможно, мне снова захочется с тобой напиться, — наконец сказал он.
Был момент — я вспомнил всё, что мы с Сариэлем сделали друг другу, — когда я чуть было не ответил «нет», и мой ответ точно положил бы всему конец. Но я начинал уставать от того, что единственной моей спутницей по ночам была тьма.
Да и бутылка с джином всё ещё оставалась наполовину полной.
И я налил сначала Харперу, а потом себе.