Офорий смывал все мои тревоги и дурные мысли, и это было даже лучше, чем оргазм.
Я сомневался, что Харпер чувствовал то же самое, но ему, в конечном итоге, было просто наплевать.
В вечернюю темноту мы спускались вместе, но на приличном расстоянии друг от друга.
========== Призраки ==========
Солнце повисло над самой линией горизонта, разметав по улицам горячие рыжие лучи. Они грели лошадиное дерьмо и грязь, превращая запахи в тошнотворную мешанину, а мухи, псы, дети и экипажи довершали начатое, размазывая навоз по мостовым. Несло так, что не помогали ни веера, ни надушенные носовые платки.
Свет подчёркивал всю мерзость, которая только могла быть в этом городе. Меня выворачивало от такого откровенного уродства.
Я шагнул к лестнице и посмотрел вверх, на гранитную громаду, прикрывавшую широкие каменные ступени — один из тринадцати ходов, ведущих во влажную темноту гетто заблудших. Сами ворота давно убрали, но на арке ещё можно было разглядеть гравировку: «Потерянные да обретут себя».
Я почему-то подумал, что написавший эти строки жаждал «обретения» сильнее, чем все, жившие здесь и проходившие через врата сотни тысяч раз.
Какой-то оптимистично настроенный епископ окрестил подземелье Градом Надежды. Любой, хоть раз посещавший гетто, называл его Преисподней. Уже это говорило о многом.
Наверное, здесь было очень красиво лет триста назад, когда Договор об Искуплении вытащил моих предков из адских глубин вечных мук. Они бросили своё царство тьмы в обмен на спасение собственных душ и душ своих потомков.
Стены вдоль лестницы были украшены мозаикой, изображавшей Великое Обращение. Асмодей, Сариэль, Сатанэль, вся красота и гордость ада приехали сюда в одежде из чистого пламени, на позолоченных, объятых огнём колесницах, изукрашенных драгоценными камнями и отполированными костями сражённых ангелов.
Все они пали на колени перед серебряным распятием и приняли крещение из рук инквизиции.
Искрящаяся глазурь давно покрылась слоем копоти от ламп и фабричного дыма, но изображения всё ещё можно было разглядеть. Где-то среди блистающей толпы демонов стоял и мой предок, но все они выглядели настолько свирепыми и прекрасными, что я с трудом верил в родство с ними.
Теперь наша кровь ни на что не годилась.
Вырезанные в скалах ниши и катакомбы, которые должны были стать городом надежды, превратились в промозглые трущобы. Сквозь Преисподнюю проходили сотни тоннелей, вырытых для прокладки городских коллекторов и газовых труб, — они заняли всё свободное место, собирая под собой лужи конденсата. Решётки давно развалились, огромные площади подземных пещер заняли многоквартирные дома и бурильные установки для добычи руды.
Дети величайших королей ада выродились в жалкую кучку шахтёров.
Согласно законам столицы, некоторым заблудшим запрещалось покидать Преисподнюю. Они всегда оставались внизу, где у них, во всяком случае, была компания и мягкая темнота подземелья. Только худшие из нас жили наверху — в основном, это были наркоманы, изгнанники и преступники. Временами я попадал во все три категории сразу.
— Ты отдал мне этот пирог с какой-то важной целью? — спросил Харпер.
— Решил, что ты всё ещё голоден, — ответил я.
На самом деле мне просто было лень его нести.
— Одного было более чем достаточно.
Он неожиданно шагнул в сторону ступенек, на которых стояла женщина, вручил ей пирог и вернулся ко мне.
— Ей он нужен больше, — сказал мне Харпер.
— Заблудшая? — Я обернулся, но солнечный свет не позволил мне увидеть почти ничего. Я разглядел только многочисленные плетёные платки, в которые были замотаны её спина и руки, и то, что двигалась она как-то странно, словно была или очень старой, или очень пьяной.
— Ярко-жёлтые глаза и когти чернее твоих, — сказал Харпер. — Я не видел её ушей, но, бьюсь об заклад, они были заострённые. Как и зубы. Она на меня нашипела. — Похоже, инквизитора это позабавило.
— Наверное, решила, что ты подсунул ей яд. — Я многозначительно посмотрел на серебристые эмблемы по обеим сторонам воротника Харпера.
— В инквизицию идут не только для того, чтобы уничтожать заблудших. Мы следим за порядком, и рано или поздно вам придётся это признать.
— Не стану спорить. — Я отвёл взгляд, чтобы он не заметил злость в моих глазах. Я прекрасно знал, как поступали с заблудшими инквизиторы, — мне самому пришлось пройти через их пытки однажды. Но это было давно и не имело к Харперу никакого отношения. — Мы умеем быть потрясающе упрямыми.
— Точно, — улыбнулся в ответ Харпер.
Мы шагнули в тяжелую, обволакивающую темноту гетто. Запахи заблудших тесно сплетались, насыщая воздух вокруг резким химическим смрадом, странным смешением ароматов ночных цветов и удушающей вони серы, мочи и масляных ламп. Дышать было тяжело, каждый вдох больше походил на долгую затяжку сигаретой. Я успел позабыть, насколько всё это было мне знакомо.
Харпер закашлялся. Ему пришлось несколько раз коротко вдохнуть и выдохнуть, чтобы привыкнуть к воздуху.
Я заметил, что кожа на его щеках порозовела, словно обожжённая солнцем, а глаза начали слезиться. Но Харпер просто опустил шляпу ещё ниже на лицо и продолжил идти, как будто непривычная атмосфера Преисподней не причиняла ему никаких неудобств. По сути, это место казалось ему таким же знакомым, как бары Брайтона.
Он ориентировался в гетто с лёгкостью человека, который бывал тут раньше, выбирая самый короткий путь интуитивно, даже не глядя на номера домов и названия улиц.
— Часто здесь бываешь? — поинтересовался я, когда мы вышли на узкую боковую дорогу.
Газовый свет уличных ламп мерцал, со скалистого полога на нас падали капли конденсированного дыхания, чужого пота и пара.
— Удивлён? — Харпер бросил на меня косой взгляд.
— Нет. — Мне категорически не понравилось самодовольство в его голосе. — Просто подумал, что ты должен знать Брайтон лучше, чем Преисподнюю.
— Первые три года в инквизиции я патрулировал это место. — Харпер шагнул на устланную широкими досками аллею, я последовал за ним. Когда мы ступили на дерево, сквозь его щели проступила какая-то маслянистая жидкость.
— И как, обзавёлся толпой друзей-заблудших? — спросил я, заранее зная, что он ответит.
— Разумеется, нет. — Харпер посмотрел в мою сторону. — Ты задал вопрос просто для того, чтобы услышать это, так?
— Вполне возможно. — Я оскалился, показав инквизитору длинные белые клыки.
— Вы достаточно своеобразны, верно, мистер Сайкс? — пробормотал он.
Эти слова меня порадовали. Если бы он отметил что-то по поводу моих чёрных волос или жёлтых глаз, я бы решил, что он насмехается, и возненавидел бы его. Если бы он назвал меня испорченным или извращённым, я бы страшно захотел врезать ему в челюсть. Но он каким-то образом сумел угадать, что нужно сказать, чтобы доставить мне удовольствие.
Я демонстративно проигнорировал Харпера, уставившись в табличку с названием улицы, прикрученную к серому глиняному дому.
— Этот. — Я указал на громадное синее здание прямо перед нами.
— Похоже на то, — ответил Харпер.
Женщина, открывшая дверь, несколько секунд пристально нас разглядывала и только потом посторонилась. Она была высокой, бледной и очень сердитой, а кожа её казалась такой прозрачной, что ламповый свет почти просвечивал её насквозь. Отбрасываемые ею тени были почти незаметными.
Она провела нас по узкому коридору в большой зал без окон в абсолютной тишине. Даже её бледно-жёлтое платье не шелестело в такт шагам.
Наверное, когда-то этот зал выглядел очень хорошо. Теперь же… кресло, в котором я устроился, довольно ощутимо качнулось, а с обитых подлокотников поднялись облачка пыли. Харпер сел на диван с высокой спинкой напротив меня; красная обивка этого дивана была перепачкана чем-то розово-бурым. На тяжёлом дубовом столе в центре комнаты громоздились дюжины свечных огарков, воск которых облепил всю столешницу и верхнюю часть толстых резных ножек.