Вы, наверное, никогда не были на утилизационной станции. Да и мало кто на них бывал. Это мрачные одинокие аванпосты, изолированные от всех прочих пунктов цивилизации в системе. Необходимость изолировать их связана с их работой. Работа на них очень опасна, и не только для самих рабочих. Корабли, с которыми они работают, уже не подлежат ремонту, и фактически представляют собой смертельные ловушки. Всегда есть вероятность, что с ними может произойти катастрофический несчастный случай. Самое страшное – взрыв плазменных двигателей. У экипажа утилизационной станции в любом случае нет шансов пережить такую катастрофу, но если станция расположена на орбите населенного мира, такой взрыв может выжечь его атмосферу и фактически уничтожить жизнь на планете. Потому эти станции располагаются как можно дальше от населенных планет и любых других орбитальных объектов, чтобы даже самый сильный взрыв не уничтожил ничего кроме самой станции.
Станция по своей форме напоминала огромный цветок, созданный грязной рукой индустрии. Стеблем его был длинный гибкий якорь из железа и пластали, который тянулся из центра станции к поверхности астероида внизу, крепко вцепляясь в камень своими когтями с силовыми приводами. В «цветоножке» располагался центр управления и каюты экипажа. У ее основания размещались четыре массивных широких двигателя. Станция была огромным неуклюжим чудовищем, неприспособленным для межзвездных перелетов. Но она перемещалась в пределах системы, покидая один астероид и перелетая к другому.
Четыре «лепестка», окружавшие «цветоножку», были больше похожи на огромные разбухшие опухоли. Это были рабочие доки станции. Они были отделены один от другого, но могли соединяться временными переходами. Доступ в них осуществлялся через командный центр. Они были достаточно большими, чтобы вместить маленькое судно или отрезанный кусок более крупного – последнее пристанище мертвых кораблей. Для больших кораблей, с которыми и была связана основная работа станции, процедура была иной. Когти, еще более крупные, чем те, которые прикрепляли «Лигуриан» к астероиду, вцеплялись в корпус судна и удерживали его вплотную к доку. После этого внешние ворота дока открывались на диаметр, соответствующий размеру корабля.
В одном доке я увидел останки судна, похожие на скелет, к другому доку с противоположной стороны от центра управления был пристыкован старый колонизационный корабль, выглядевший еще нетронутым. Вероятно, он был отправлен на утилизацию лишь недавно. Корабли, пристыкованные к двум другим докам, находились там дольше и уже лишились части своих корпусов. В одном я едва узнал лихтер. Другой был транспортом, более крупным, чем тот, на котором прилетел я. Это было большое судно, и хотя его надстройки уже были разобраны, огромная масса его корпуса затмевала звезды. Его название «Кардинал Визейн» было все еще видно на носу, написанное пятидесятифутовыми бронзовыми рунами. Корпус его был пробит в стольких местах, что стал похож на обглоданную кость. Каждая из огромных пробоин обозначала место, где когти станции когда-то держали корпус. Сервиторы опустошали отсеки судна и герметизировали их, чтобы сохранить атмосферу для работы на следующих участках.
Обломки разрезанных кораблей сбрасывались вниз, и, захваченные гравитацией планетоида, падали на его поверхность, сохраняя свободным пространство вокруг станции.
«Верный» приблизился к станции сверху, словно избегая смертельной хватки ее когтей. С противоположной стороны командного центра находился стыковочный узел. Транспорт синхронизировал свое движение со станцией и пристыковался к ней. Открылись большие воздушные шлюзы, и я сошел по трапу, приспосабливаясь к гравитации станции. Еще раньше меня на станцию высадились моторизованные сервиторы, тащившие тележки на магнитной подвеске с грузами, которые принимали другие сервиторы, работавшие на станции.
Внизу трапа меня ждал Вел Хьюзен. Капитан станции «Лигуриан» был скватом, ростом едва мне по грудь. Его лицо выглядело изрядно потрепанным жизнью, с обвисшими щеками, мешками под глазами и толстым носом. Он командовал станцией уже больше пятидесяти лет. Это был флегматичный, невозмутимый офицер, лишенный воображения, что делало его идеальным кандидатом для службы в таком мрачном и изолированном месте, в условиях невероятной скуки и рутины, несмотря на весь риск.