«Я подумывал вернуться в Лондон завтра», — тихо говорю я. Я в ударе. Может также поддерживать темп.
«Тогда сегодня вечером может быть наш прощальный вечер».
Я смотрю на мою перепачканный форму. Я чувствую себя одурманенным. 'Мне нечего надеть.'
«Тогда мы сбегаем в город и что-нибудь найдем».
Я смотрю на нее. «Сомневаюсь, что найду что-нибудь в городе, если только я не захочу съездить в местный зал бинго».
«Не будь такой пессимисткой», — недовольно ругает она. «Там новый маленький бутик магазин. Я держал пари, что они будут у них да найдется». Она смотрит на часы. ' Четыре часа. У нас есть час до закрытия. Она снимает фартук и вытирает руки кухонным полотенцем. 'Давай.' Меня забирают и проводят к двери, мама по пути хватает пальто и сумочку. 'Я угощаю.'
«Нет, мама», — возражаю я. У нее не совсем хорошо с деньгами. Я не позволю ей тратить деньги на меня.
Она закрывает за собой дверь и берет меня за руки. «Я знаю, что моя дочь горячая детка в Лондоне, но я бы хотел ее побаловать».
Горячая детка в Лондоне? Я про себя фыркаю. Может, идиотка в Лондоне. «Мам, тебе действительно не обязательно».
«Нет, но я хочу. И это будет концом». Она надувается — это преувеличенный жест, который должен заставить меня почувствовать себя виноватой. Оно работает. Я терплю поражение, когда она ведет нас к городу. Я должна поддерживать ее новообретенный дух, а не проливать дождь на ее парад.
«Еще мы выпьем вина, пока будем готовится», — добавляет она.
Я смеюсь про себя, думая, что эта женщина — незнакомка. И вообще-то я ее очень люблю.
Я с изумлением смотрю, как мама идет на кухню, совершенно пораженная тем, на что я смотрю. Лиса. «Господи, мама».
Она хихикает и выполняет тщательно выполненное вращение. 'Что вы думаете?'
Что я думаю? Я думаю, она пойдет в местный паб, а не в чертов Королевский оперный театр. «Удивительно», — говорю я вместо этого, потому что она действительно так думает. Ее фигуристое тело заключено в красивое темно-синее платье с запахом и серебряным плечом. 'Каблуки?' Я смотрю на ее ступни, украшенные туфлями на шпильке. Я никогда не видел ее на каблуках. Она всегда благословляла свои ноги туфлями на мягкой подошве.
Она указывает на пальцы ног и восхищается ими. «Теперь я к ним привыкаю».
Я чувствовал себя хорошо, пока недавно не ворвалась моя незнакомая мать. Теперь я чувствую себя немного раздетой. — Извини, ты сказал, что мы идем в Голову Сарацина, не так ли? Я смотрю на свое простое черное платье — удивительная находка из нашего походе по магазинам.
'Да.' Она берет свой бокал с вином и делает глоток, как леди. «Пол купил мне это платье». Она смахивает перед, внимательно наблюдая за моей реакцией. «Мужчина никогда раньше не покупал мне платья».
Я наполовину таю, наполовину вздрагиваю. Она выглядит такой довольной. Ее нужно расточать, как будто она заслуживает расточительства, но я не могу избавиться от ощущения, что предаю память отца, радуясь за нее. «Ты прекрасно выглядишь, мама».
Ее щеки с румянцем и ее красные губы растянуты в широкой улыбке. 'Спасибо, дорогая.' Она взъерошивает свои темно-русые волосы, зачесывая их вверх. 'Готовы?'
Все поворачиваются, когда мы входим в Голову Сарацина. Мама идет к бару, как будто она хозяйка заведения, кладет сумочку и ярко улыбается, когда Пол бросает все, чтобы позаботиться о ней.
«Стакан вашего лучшего домашнего белого, хозяин», — уверенно говорит она, кладя задницу на барный стул. Я присоединяюсь к ней, не в силах удержаться от съеживания, когда мама и ее новый парень яростно флиртуют.
«Все, что хочет леди». Пол усмехается, глаза его блестят. «Ты выглядишь потрясающе, Мэри». Мама смеется, когда Пол опускает бокал для вина. — А для тебя, Элеонора?
«То же самое», — пищу я, оглядывая бар, чтобы не увидеть, как они смотрят друг на друга сладкими глазами. Старый английский паб ломится до потолка, а из музыкального автомата звучит на удивление современная музыка. Прямо сейчас «Giant» Кэлвина Харриса и Rag'n'Bone Man украшает ораторов, и даже несколько человек танцуют на открытом пространстве напротив паба, которое служит танцполом.
Бокал вина скользит по стойке, и я смотрю вверх и вижу Пола, улыбающегося мне. «Спасибо», — бормочу я.
'Я вернусь.' Мама спрыгивает с табурета и уходит, размахивая руками и улыбаясь группе женщин, стоявших напротив. Это тактический ход — оставить меня наедине с Полом. Будь она проклята.
Он стоит за стойкой, ожидая, что я что-нибудь скажу. Я делаю глоток своего напитка, гадая, что я могу сказать. И это чувство вины нарастает, мысли об отце приходят мне в голову.