Зайдя внутрь, я беру сверток в руки и подхожу к своему столу, кладя его вниз с должной осторожностью.
Затем снимаю крышку, сажусь, поднимаю ноги и беру стакан.
И я расслабляюсь и некоторое время восхищаюсь этим, улыбаясь про себя, когда думаю, что Брент Уилсон, вероятно, делает то же самое каждый день. Вот только он восхищается подделкой — еще одной подделкой, которую я мастерски обработал и закопал под плитой на крыльце Пантеона, прежде чем снова откопал ее. Я улыбаюсь при этой мысли. Не знаю, от чего я получил больше удовольствия: от того, что я обнаружил, что настоящая скульптура была в Риме и моя девушка нашла ее для меня, или от того, как Брент убежал с другой подделкой. Это близкий вызов.
Я поднимаю глаза, когда стучит дверь, и секунду спустя дедушка просовывает голову. Его взгляд падает прямо на Голову фавна, на его старых губах тянется понимающая ухмылка. «Почему ты не в постели?» — спрашиваю я, вставая и наливая ему виски.
Он медленно идет к стулу с другой стороны моего стола и, тихо хмыкая, опускается, принимая стакан, когда я передаю его ему. Он бросает газету на стол, и она приземляется рядом со скульптурой. Я смотрю вниз, улыбаясь.
Лицо Брента украшает первую полосу, а заголовок сообщает миру, что он был приговорен к десяти годам заключения за кражу О'Кифа у Sotheby's. Я не собираюсь расстраиваться из-за того, что подставил того хера. Мне нужна была справедливость для мамы и папы. Я улыбнулся своей долбанной заднице, когда я задушил картину его отпечатками пальцев, благодаря стеклу, которое я украл из его номера в Стэнтоне. Боже, мне бы очень хотелось увидеть выражение его лица, когда полиция обнаружила О'Киф в хранилище его отеля. Задержание Брента было одним из моих лучших моментов. Я все еще живу.
«Он будет преследовать тебя, когда его освободят, — размышляет дедушка.
«У меня есть добрые пять лет, прежде чем мне нужно будет об этом беспокоиться».
Он тянется к скульптуре, поворачивая ее, пока она не смотрит на него. Затем он откидывается с улыбкой и смотрит на нее.
Я наблюдаю за ним, изучая своего дедушку и получаю такое же удовольствие, как и давно потерянное сокровище. — Дед? — говорю я, завоевывая его внимание. Я поднимаю стакан и поднимаю тост над головой фавна. «Маме и папе».
Он кивает, и мы оба опрокидываем свои бокалы, одновременно хлопая бокалами по столу Теодора Рузвельта.
Дедушка улыбается, устраиваясь поудобнее, насколько позволяют его старые кости. Затем он вдыхает и с задумчивым вздохом выпускает воздух. «Я люблю тебя, мальчик Беккер».
«Люблю тебя больше, дедушка», — тихо отвечаю я, наклоняясь вперед и поворачивая скульптуру лицом ко мне, прежде чем снова налить нам напитки и передать ему. «Люблю тебя намного больше». Я расслабляюсь в кресле.
«На охоту», — говорит он. «Лучшие истекающие кровью охотники за сокровищами, которые когда-либо жили». Он смотрит на скульптуру, и я вижу в нем покой так же, как чувствую его в себе. — «Ты слышал, что «Мона Лиза» снимают для чистки?» — спрашивает он, все еще не сводя глаз с головы фавна.
'Ой?' Я пытаюсь остановить покалывание в венах с волнением. Честно говоря, люблю.
Он смотрит на меня. — «Очевидно, в следующем месяце.»
'Интересно.' Я размышляю, катая стакан по нижней губе.
'Я тоже так думал.' Он тянется к скульптуре и поворачивает ее лицом к себе. «Но, знаете ли, вы сейчас на пенсии». Он поднимает свой стакан и делает глоток.
«Да», — размышляю я, глядя через стол. 'Я ушел в отставку.'
Рот моего дорогого старого дедушки медленно растягивается в ухмылке.
И, черт возьми, моя жажда приключений, я улыбаюсь в ответ.
Больше книг на сайте - Knigoed.net