— Берегите себя, милорд, — сказала она Николасу.
Николас не мог оторвать от нее взгляда.
— И ты тоже, Бесс, береги себя.
— Непременно, — прошептала она.
Прошло несколько томительных секунд. Когда Николас взглянул на Элизабет в следующий раз, она стояла рядом с Бердсоллом, уткнувшись ему в плечо. А чуть позже все трое посетителей вышли из камеры.
Как только за ними закрылась дверь, Ник бессильно опустился на стул. Сердце его гулко стучало, боль в груди не прекращалась. На глаза навернулись слезы. Все кончено, подумал он. Он сделал то, что должен был сделать. Элизабет выйдет замуж за Эндикотта и будет в безопасности. Через несколько лет о скандале никто и не вспомнит. Об интрижке Элизабет с Беспутным графом поговорят-поговорят и тоже забудут.
А будет ли он жить, нет ли, не имеет значения.
Да, на сей раз он поступил правильно, подумал Николас. Вот если бы еще не было так больно.
Элизабет сидела в гостиной в полном одиночестве. Руки ее были холодны как лед, тело сотрясала дрожь. Казалось, она никогда не согреется.
Николас не любит ее. Он хочет, чтобы она вышла замуж за другого. Даже если он обретет свободу, он не собирается брать ее с собой в Рейвенуорт-Холл. Элизабет почувствовала резкую боль в груди. Ощущение было такое, будто в сердце вонзили острую иглу.
В гостиной стоял полумрак. Шторы были задернуты и не пропускали солнечный свет. Элизабет не хотелось видеть солнце. Она не понимала, как такой ужасный день может быть теплым и солнечным.
Она вспоминала Николаса, представляла себе его лицо и думала о том, как была глупа. По правде говоря, во всем случившемся Элизабет не могла винить никого, кроме себя. С самого первого дня знакомства с Николасом она знала, что он из себя представляет: бессердечный повеса, который женщин ни в грош не ставит. То, что он был добр к ней, а частенько и нежен, ни о чем не говорит. Суть от этого не меняется. Он не любил ее, и Элизабет знала, что никогда не полюбит.
Боль в груди все нарастала. В голове звучали слова, которые Николас сказал ей в камере: «Ты мне небезразлична, Элизабет, но я тебя не люблю».
Небезразлична… Может быть, она ему даже нравится. Как нравятся красивые лошади, изящная одежда, дорогие украшения. Как нравились до нее другие женщины. Например, Мириам Бичкрофт. Ведь к ней Николас тоже был небезразличен…
О Господи! Как болит сердце! Какая же она дура, что влюбилась в Беспутного графа! Но она представления не имела о том, какую почувствует ужасную горечь и пустоту, когда потеряет этого не любившего ее человека.
Элизабет откинулась на спинку софы и дала волю слезам. Она приказала слугам не беспокоить ее, и до сих пор никто из них не выходил в гостиную. Тетя Софи уехала за город навестить подругу и должна была вернуться не ранее чем через несколько дней, чему Элизабет была только рада.
Ей нужно было время, чтобы взять себя в руки, чтобы решить, как жить дальше. Они с тетей не могут больше оставаться в доме, который снял для них Николас и который она привыкла считать своим.
Горло Элизабет сжалось, стало нечем дышать. Она не может остаться здесь, но не может и уехать, поскольку Бэс-комб по-прежнему для нее опасен. Наверное, Николас все-таки прав: нужно выйти замуж за виконта и как-то жить дальше.
Но сейчас Элизабет не хотелось думать о будущем. Хотелось посидеть в одиночестве в темноте и попытаться справиться со своим горем.
Оливер Хэмптон поднялся по широким ступеням дома, расположенного в Уэст-Энде. Собственно говоря, дом этот ему не принадлежал, да он в нем и не жил, лишь платил за него. А снял он его для своей любовницы, оперной певички Чартрис Миллз, девицы двадцати двух лет, со смазливым личиком и непомерным тщеславием. Она хотела исполнять сольные партии, а не петь в хоре, чем занималась сейчас.
Оливер познакомился с ней не так давно. Девчонка ему понравилась: чуть выше среднего роста, хорошенькая, стройная, с гибкой фигуркой, темно-рыжими волосами, белой кожей. Вот только грудь могла быть чуть побольше.
И хотя Чартрис уже с полгода была его любовницей, Оливер ничего о ней не знал и, по правде сказать, не горел желанием узнать. Он практически никогда не слушал то, что она ему рассказывала. Обычно он приезжал и тотчас же тащил ее в постель.
А связался он с ней по одной простой причине: она напоминала ему Элизабет Вулкот. Такие же темно-рыжие волосы, белая кожа и стройная фигура.
Оливер вошел в дом, поднялся по лестнице и, не постучавшись, открыл дверь спальни. Чартрис сидела на пуфике перед зеркалом. При его появлении она слегка вздрогнула, но тут же с улыбкой встала.
— Милорд? Не ожидала вас сегодня. Если бы вы прислали записку, что зайдете, я бы встретила вас не в таком неприглядном виде.
Чартрис была в одной рубашке и чулках. Распущенные темно-рыжие волосы пушистой волной накрывали ее узкие плечи.
Оливер внезапно ощутил желание. Он пришел сюда с определенной и малоприятной целью: сказать, что услуги этой девицы ему больше не требуются. Однако в этой простой рубашке, сквозь которую просвечивало ее стройное тело, она показалась ему чрезвычайно соблазнительной.
— Вы чем-то озабочены, милорд. Что-то случилось?
Оливер улыбнулся:
— Ничего такого, о чем бы ты мне не могла помочь забыть. Иди сюда, моя милая.
Щеки Чартрис окрасил нежный румянец. Оливеру нравилось в ней то, что до него у нее было не слишком много любовников. Для девицы, не придерживавшейся строгих моральных правил, она была довольно невинна… точно так же, как Элизабет. Вспомнив про Элизабет, Оливер помрачнел, однако желание охватило его еще с большей силой.
— Я приказал тебе подойти!
— Да, милорд.
Она была на удивление хорошо выдрессирована. Он сам этим занимался. Битье может сделать с человеком поразительные вещи, и Оливер не гнушался этим методом воспитания. Чартрис нередко получала пощечины и подзатыльники, однако не жаловалась. Ей нужны были деньги, и она любила безделушки, на которые Оливер не скупился. Кроме того, он пообещал ей, что она будет солировать на сцене, и эта доверчивая дурочка ему поверила. Она мечтала стать звездой и не сомневалась в том, что в его власти ей в этом помочь.
Знала бы она, что Хэмптон не собирался ради нее и пальцем пошевелить…
Подойдя к Оливеру, Чартрис легонько поцеловала его в губы.
— Да, милорд?
Оливер снова подумал об Элизабет, представил себе ее обнаженной.
— Сними рубашку.
Чартрис молча подчинилась, и через секунду та уже лежала у ее ног. Теперь девушка осталась в одних белых шелковых чулках. В комнате было прохладно, и крошечные соски Чартрис затвердели.
Оливер представил себе, что это Элизабет, что это она покорно выполняет все его приказы. Закрыв глаза, он погрузил руки в гриву темно-рыжих волос Чартрис…
Пока Чартрис доводила его до умопомрачения, он представлял себе Элизабет, воображал, что вонзается в нее, и содрогнулся в экстазе. Схватив свою любовницу за плечи, он глухо застонал от наслаждения, дрожа всем телом.
Чартрис лишь улыбнулась. Несколько секунд Оливер молчал, все еще пребывая в плену грез.
А Чартрис между тем взяла со спинки кровати тонкий шелковый пеньюар и набросила его на свое стройное белое тело. Взглянув на нее, Оливер полез в карман жилета и вытащил из него маленький кошелек.
— Спасибо, Чартрис, ты хорошо потрудилась. Не сомневаюсь, что следующий твой покровитель останется тобой доволен. Естественно, благодарить за это он должен меня. Ну а если ты еще чему-нибудь выучишься, тебе вообще цены не будет.
И он протянул ей кошелек.
Чартрис подозрительно взглянула на него:
— Что это? О чем вы говорите?
— Я говорю о том, Чартрис, что нам пора расстаться. Этих денег тебе хватит на несколько месяцев, пока ты не найдешь себе другого покровителя.
Девушка взглянула на кошелек, потом на Оливера:
— Значит, вы пришли сюда с намерением избавиться от меня? Вы попользовались мной как шлюхой, а теперь вышвыриваете вон за ненадобностью?