Многое из того, что Элай собирался сказать Форбсу Дарренту, могло пока подождать. – Мистер Кэллахан хотел бы просмотреть отчеты компании… – начал он, но дверь конторы вдруг широко распахнулась.
Тощая, черная от сажи фигура, стояла в дверном проеме, на зловеще мерцающем красном фоне.
– Мистер Даррент, – прохрипел человек, – произошел несчастный случай, тяжелый…
– Где? – быстро спросил Элай. Белки глаз рабочего казались ослепительно белыми на лице, покрытом копотью.
– На наружных путях, стенки вагона с рудой не выдержали. Майк Фэрли раздавлен камнями…
– За врачом послала? – резко спросил Форбс, оттесняя рабочего, чтобы протиснуться в дверь.
Проходя мимо тигелей к железнодорожным путям, Элай схватил одного из подростков, заставил его бросить лопатку и идти впереди. Тот спотыкался от растерянности.
Оказавшись на воздухе, таком чистом и прохладном после завода, Элай отпустил мальчика, коротко бросив ему:
– Жди! – и устремился туда, где собралась возбужденная толпа.
Деревянные стенки вагона развалились, и руда, предназначенная для дробилки, каскадом хлынула на землю, засыпав, по меньшей мере, одного рабочего. Забыв про Форбса и Сэта, Элай раздвинул толпу и помог разобрать завал. Можно было не спешить: Майк Фэрли был мертв.
Один из рабочих, подняв окровавленные останки Фэрли, плакал в яростном отчаянии.
– Мой мальчик! О, Боже, мой, мальчик!
Сэт, появившийся возле Элая, казался встревоженным и больным.
– Почему для перевозки руды используют деревянные вагоны? – возмущался он. – Нужны металлические, если дерево не выдерживает.
Эти слова вывели Элая из шока. Он бросил мрачный взгляд на вагон, подошел к Форбсу, схватил его за грудки и швырнул на растоптанный шлак.
Мальчик вошел в магазин в тот самый момент, когда Бонни собиралась закрывать его. Копоть и грязь плавильного завода покрывала лицо мальчика и его одежду, из которой он явно вырос.
Бонни улыбнулась, развязывая на спине тесемки своего рабочего передника. Зачем бы он ни пришел, это едва ли надолго.
– Что ты хочешь?
– Мистер Мак Катчен прислал меня сюда… Он сильно избил мистера Даррента прямо на заводском дворе… Майка Фэрли завалила руда… Я больше не буду работать у тигеля, мистер Мак Катчен велел мне идти сюда перебирать картошку и все остальное…
Улыбка Бонни исчезла, она всплеснула руками.
– Подожди, я что-то не пойму. Скажи медленнее и вразумительнее.
– Майк Фэрли мертв. Почти тонна руды вывалилась на него на путях. Мне сказали идти сюда работать за те же деньги, что и на заводе…
В этот момент влетела Кэтти, вернувшаяся из библиотеки с книгами в руках.
– Мэм, это ужасно! На заводе несчастный случай: погиб муж Сьюзен Фэрли – и сейчас у нее преждевременные роды.
Бонни тотчас вспомнила Сьюзен Фэрли, застенчивую стройную блондинку, живущую в лачуге Лоскутного городка. Когда бы миссис Фэрли ни приходила в магазин, она внимательно рассматривала выставленные продукты и галантерею, но покупала лишь картошку или лук. Бонни с болью подумала, что самой необычной покупкой Сьюзен были засахаренные лимоны. Они стоили ровно пенни.
– Я пойду в дом Фэрли, посмотрю, чем помочь, – сказала она Кэтти. – Пожалуйста, присмотри за Роз и закрой хорошенько магазин, прежде чем примешься за книгу.
Грязная рука мальчика вцепилась в рукав Бонни.
– Прошу прощения, мэм, а как насчет работы?
Что, во имя всех Святых, имел в виду Элай, посылая этого несчастного подростка «перебирать картошку» в магазин, где иногда по целым дням никто ничего не покупает? Что же ей делать?
– Ты должен помыться, если хочешь работать в магазине, – сказала она и вышла на улицу. Всей душой, желая помочь Сьюзен Фэрли, она поспешила вниз по склону холма в Лоскутный городок.
Здесь, как всегда, было непривлекательно: лачуги казались особенно грязными в лучах апрельского солнца, дороги покрывал мусор, от помоек и уличных уборных шла невыносимая вонь.
Бонни узнала жилище Фэрли по толпе женщин возле него. Они тихо переговаривались и качали головами.
– Ее превосходительство мэр, – сказала одна, оглядев Бонни с ног до головы.
– Не трожь ее, Джесси, – вмешалась другая. – Было время, когда мои дети остались бы голодными, не предоставь она кредит в своем магазине.
– Как, черт возьми, она пролезла в мэры? – спросила третья, когда Бонни пробралась к лачуге и решительно вошла в нее.
Комнатушка Фэрли была невероятно мала, здесь помещались лишь крошечная плита, стол и кровать. Одежда была разбросана, и Бонни показалось, будто мышь выглянула из дырки пятифунтового мешка с мукой, стоявшего среди убогой посуды и кастрюль на единственной полке.
Она сразу увидела Сьюзен и женщину, которая была возле нее – Джиноа.
Сестра Элая, державшая Сьюзен за руку, едва успела взглянуть на Бонни. Роженица издала дикий крик.
– Наконец хоть кто-то, от кого будет толк, – сказала Джиноа. – Бонни, набери воды и поставь на огонь. Этот ребенок появится на свет, как бы там ни было.
Бонни засучила рукава, взяла с полки два самых больших чайника и вышла. Толпа расступилась, некоторые пошли следом за ней и ждали, пока она набирала воду.
– У Сьюзен будет все нормально? – спросила та, что прежде вступилась за Бонни.
– Что теперь у нее может быть нормально? – возразила другая, не дав Бонни ответить. – Она потеряла мужа, который заботился о ней, и никакие нарядные леди, как бы они ни возились с ней, не смогут ей помочь.
– Да! Беды не миновать, попомните мои слова! – сказала третья. – Ребята из Союза поднимут шум, и наши мужчины объявят забастовку. Тогда все будем голодать!
Бонни уныло пошла с водой назад. Золовка разожгла огонь в плите, но так как стоял апрель, дров под рукой было мало. Пока Сьюзен корчилась на кровати, Бонни подошла к двери и властно сказала собравшимся:
– Нужны дрова для плиты. Пожалуйста, принесите все, что найдете.
Часть женщин поспешила к реке, надеясь отыскать на берегу сломанные ветки, кору и куски плавника, которые приносила Колумбия. Весной, когда в горах тают снега, поднявшаяся река с корнем вырывает деревья и иногда выбрасывает их на берег.
– Джиноа, – мягко спросила Бонни, взяв тазик с водой и протирая бледное лицо Сьюзен, – как ты здесь оказалась?
– Я могу задать тебе тот же вопрос, Бонни Мак Катчен, – Джиноа печально улыбнулась. – Может, мне величать тебя мэром?
– Ты слышала, что говорила та женщина, да? – спросила Бонни. – И не вмешалась?
– Я знаю, ты можешь постоять за себя. Кроме того, когда я приехала сюда, эти женщины обозвали меня костлявой старой девой. И даже похуже. Я все же надеюсь, что они не изуродовали мой экипаж.
Бонни усмехнулась, несмотря на трагизм ситуации. Она не заметила элегантного экипажа Джиноа на улице, но не очень удивилась, встретив золовку в хижине Лоскутного городка. Мисс Мак Катчен часто навещала бедняков, хотя многие семьи гордо отказывались от «благотворительности».
Сьюзен начала дико метаться на кровати, призывая мужа.
Бонни и Джиноа с трудом успокоили ее. Роды молодой вдовы продолжались несколько часов. Только на закате родился мальчик. Он был слишком мал, чтобы выжить – это не оставляло сомнений. Но Джиноа не могла примириться с этим.
– Бонни, помнишь, я рассказывала тебе, какой крошечной была мама, когда родилась? Повивальная бабка положила ее в коробку из-под ботинок и согревала в теплой печи.
Бонни задумчиво кивнула. Они вымыли ребенка и завернули в яркий плед Джиноа, самое теплое, что нашли, но ребенок посинел от холода.
– Стоит постараться, не так ли, малыш? – сказала Бонни, вспомнив, что рассказала ей бабушка давным-давно о ее рождении. Даже теперь этот рассказ все еще вдохновлял Бонни. «Он взял тебя в свои сильные руки. Он…»
Она знала, конечно, что бабушка, таким образом, утверждала: каждая жизнь драгоценна для Бога, и поэтому надо ею дорожить. Бонни взяла на руки маленькое создание, ее глаза вспыхнули, и она отчетливо представила себе, как Галилеянин показывает его Отцу Своему и лицо Его сияет гордой радостью.