Сильвия схватилась за ручку кресла, чтобы устоять на ногах.
– Я не могу вам поверить.
– Так вы собираетесь уйти?
– Ну как я могу уйти? Я пообещала герцогу, что буду искать улики, с помощью которых он мог бы добиться, чтобы вас повесили.
Губы его скривились.
– Ты будешь продолжать искать? Ведь ты посылала ему донесения все время, с самого первого дня. И наврала с три короба о своем прошлом.
Усталость одолевала ее, но она подошла к столу и принялась очинять перо.
– Да, – подтвердила она. – Берта относит мои донесения. Один из ливрейных лакеев Ившира встречается с ней на Шепардс-маркет.
– Пустая трата времени и сил. Я много чего делаю, но я не делаю ничего такого, за что меня можно повесить.
– Возможно, и есть, – предположила она. – И мне в качестве вашего секретаря не слишком трудно будет выяснить все, что надо.
К ее неимоверному изумлению, он рассмеялся.
– В таком случае, Джордж, займись-ка проклятущими квитанциями. Мне нужно выйти в город.
Полчаса спустя она мельком увидела его сквозь открытую дверь кабинета. Одетый с безупречным вкусом, в белом парике, шелковых чулках, туфлях с пряжками, голубовато-сером камзоле и при элегантной шпаге, подаренной Мег, сверкающей у бедра, он вышел на улицы Лондона разбивать сердца и сеять панику повсюду, где бы ни появился.
Облако душистой пудры опустилось на обнаженные плечи. Дав ждал, стоя в дверях. Мег казалась ему теперь слишком уж хрупкой – прекрасная Снежная королева, блистающая в оправе своего очаровательного будуара как бриллиант. Горничная подняла голову, зарделась, увидев его, и присела в реверансе.
Мег открыла глаза, увидела его в зеркале, поймала его отраженный взгляд.
– Ступай, – приказала она горничной. – подать вина.
Как только горничная вышла, Мег повернулась и протянула ему руки.
– Мой дорогой! Что случилось?
Он подошел и склонился над ее пальцами, а потом легко поцеловал в губы, теплые и ароматные, как роза после дождя. Прохладные, прекрасные, бесстрастные. Губы друга.
– Я пришел просить вашего позволения, мадам, рассказать Ивширу истину о его брате.
Краска медленно стала заливать ее лицо, что стало заметно даже под пудрой.
– Истина является не вашей тайной, и у вас нет права ее оглашать.
– Сильвия страдает из-за этого. Герцог страдает из-за этого.
Камни в кольцах, сверкнувшие на ее пальцах, напоминали слезы.
– И ты страдаешь из-за этого, я знаю.
– Я никогда не попросил бы только из-за себя одного.
– Я не могу, Дав. Ни у тебя, ни у меня нет права принимать подобное решение. Здесь замешано по крайней мере еще одно лицо, совершенно невинное. Мы дали друг другу торжественный обет оберегать ее любой ценой.
Горничная вернулась с серебряным подносом в руках, поставила его и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
Дав налил вино в два бокала. Один бокал он вложил в ее руку.
– Но как еще можно разрешить такую проблему, Мег? Она пристально смотрела на свое отражение в зеркале.
– Итак, секретарь уже стала твоей любовницей?
– Да, а сегодня утром она спросила меня о лорде Эдварде. Мег круто развернулась на своем табурете и взглянула на него снизу вверх.
Дав прислонился к стене возле ее туалетного столика и криво улыбнулся.
– Я, как ты могла бы заметить, влюблен. Пожалуйста, не смейся надо мной, Мег! Я помню твое предсказание. Сильвия все время работала на герцога, разумеется. Я чувствую себя совершеннейшим дураком.
– Любовь умеет всякого человека превратить в дурака, по крайней мере раз в жизни. Как давно она работает на Ившира?
– С тех пор как покинула Францию. А возможно, и до того. Мои собственные шпионы лгут мне с большим энтузиазмом, включая и Таннера Бринка. Похоже, все готовы защитить ее.
– Кроме Ившира! Герцог не задумываясь бросит этого агнца льву, несмотря на то что считает тебя чудовищем.
– Не без причины. Право, Мег, мне действительно очень бы хотелось, чтобы все закончилось.
– Однако мы с тобой переживем. И Сильвия переживет. Но есть другая, которая пережить не сможет.
– Конечно, для меня пожертвовать собой всего лишь милый способ поупражняться в самоуничижении, – заверил Дав. – Но я не готов принести в жертву Сильвию. В данный момент она занята поиском улик, на основании которых меня можно повесить. И если она не сумеет ничего найти, то, полагаю, герцог вполне способен что-нибудь создать. У тебя есть какие-нибудь предложения?
– Люби ее. Твоя любовь свяжет ее, обеспечит ее преданность, что бы она там о тебе ни думала.
– Будучи человеком, в должной мере наделенным смирением, но не слишком обремененным скромностью, я примерно так и думал. Она стала моей любовницей, но по-прежнему намерена предать меня.
– Тогда соблазни ее снова, соблазняй до тех пор, пока все сомнения не будут разбиты в куски перед лицом ее страсти. Если ты не станешь сдерживаться, она превратится в твою рабыню. – Мег улыбнулась ему.
– Полагаю, ты не ждешь от меня подобающего ответа? Ты источала пламя, на которое летел мотылек, Мег.
– И таким образом мы истребили друг друга? Я больше не влюблена в тебя, Дав. – Мег отхлебнула вина. Губы ее окрасились красным и показались окровавленными. Улыбка ее превратилась в кривую усмешку. – Но умоляю вас хранить тайну. Моя репутация слишком сильно пострадает, если о ней прознают в свете.
– Найди себе мужчину, достойного твоей любви, Мег, кого-то, кто по-настоящему стал бы тебе ровней.
– Коли уж я отослала Хартшема прочь, может, мне стоит позаигрывать с Ивширом? – Она отвернулась, чтобы скрыть свои истинные чувства. – Возможно, герцога удастся убедить оставить его безумную затею.
– Очень сомневаюсь, что на уме у него сейчас флирт. Его милость занят – шпаги полирует.
– Потому что нет ничего лучше хорошей, шумной, потной драки для умиротворения растревоженной мужской души? Ну, дуэль по крайней мере поможет вам избавиться от дурной крови – той, что вам вечно в голову ударяет.
– Увы, Мег, речь идет о настоящей крови и настоящей ненависти. Никто из нас не заслуживает смерти, и менее всего Ившир.
Тонкие морщины прорезали ее прекрасный лоб.
– А ты не очень хорошо владеешь шпагой, чтобы в ходе дуэли загнать его в безвыходное положение, и поговорить с ним, заставить образумиться?
– Возможно. И такой опыт вполне может иметь смертельный исход.
– Но тогда, кроме как бросить моего агнца львам, что же я могу сделать?
Он наклонился и поцеловал ее.
– Мне бы очень хотелось увидеть своего секретаря одетым как подобает леди. Пришли платья в мой городской дом.
Мег так удивилась, что даже рассмеялась.
– Неужели она наденет их?
Возле самой двери он отвесил ей поклон, позволив себе вложить в движение чуть больше не лишенной остроумия изысканности, отчего менее стойкая женщина непременно упала бы в обморок.
– Она их наденет, – заверил он. – И дорого же мне все обойдется!
Дав вернулся домой поздно в глубокой задумчивости. От холодного моросящего дождя мокрые тротуары отсвечивали в уличных фонарях, масло которых издавало шипение. Господи, как же надоела зима!
– Мне бы так хотелось, чтобы стало тепло, – произнес он, обращаясь к масляному фонарю, который чадил возле его входной двери. – Мне бы так хотелось яркого солнца. Мне бы так хотелось вести добродетельную жизнь, с чистой совестью и без всяких интриг.
В доме царила тишина. Все домочадцы, повинуясь его приказу, давно легли спать.
«Но я не делаю ничего такого, за что меня можно повесить».
Это была правда. Однако он делал вещи, из-за которых лондонское общество могло отвернуться от него, тем самым лишив средств к существованию, не говоря уже о благотворительных пожертвованиях для Сент-Джонса. Конечно, дамы будут в шоке, но эротические брошюры – отнюдь не самое ужасное среди прочих дискредитирующих его занятий.
Он стянул с себя влажную шляпу и взлетел вверх по лестнице, перескакивая черездве ступеньки. В сонном коридоре стояла тишина и пахло воском, которым натерли пол. Узкая полоска света из-под двери его спальни отсвечивала на деревянном полу.