— Как вас зовут, сэр? Вы можете вспомнить свое имя?
Снова облизывая потрескавшиеся губы, граф смаковал то, как нежный голос струился по его телу словно мед, стекающий с ложки — медленно, золотистыми, завораживающими струйками, которые превращались в плавные волны.
И что, черт возьми, сделали с ним тут, откуда появились такие странные мысли?
— Сэр? — окликнула она, и беспокойство в нежном голосе подавило чувственные нотки.
— Мэтью, — наконец ответил он. Уоллингфорд услышал, как дыхание Джейн на мгновение замерло. Она знала. Понимала, что ее подопечный был не обычным человеком — аристократом. Ни один аристократ не назвал бы свое первое имя — ведь личности представителей высшего общества отождествлялись с их титулами. Мэтью не отдавал себе отчета в том, почему не сказал медсестре свой титул. Может быть, все тот же туман, окутавший мысли графа, мешал ему думать ясно. Впрочем, Мэтью мог поступить так по другой причине: здесь, с этой женщиной, одно имя которой уже будоражило воображение, ему хотелось быть кем–нибудь иным — любым, только не самим собой.
— Мэтью, вы отпустите меня? В таком положении у меня болит спина.
Глубочайшее изумление, в котором все еще пребывал пациент, помогло Джейн освободиться от его хватки. Мэтью не слышал свое имя много лет. Последний раз его произносили, когда аристократу было лет десять. С тех пор он всегда именовался Уоллингфордом или милордом. И никогда — Мэтью.
Интимность этой ситуации удивляла графа, возбуждала настолько, что вскоре он почувствовал, как набухает его мужское достоинство. Мэтью тут же выпустил Джейн, словно новая знакомая была огнем, который уже начал опалять его.
— Вы получили очень сильный удар по голове. Вы что–нибудь помните об этом нападении?
— Я помню ваш голос, — прошептал Мэтью. Влечение между графом и Джейн становилось непреодолимым, и он вновь принялся искать ее руку, лежавшую на смятой простыне. — Вы говорили со мной.
— Да, говорила, пока доктор оказывал вам помощь.
— Подвиньтесь поближе. — Страстное желание сделало голос Мэтью хриплым и низким. — Сейчас вы слишком далеко.
Уоллингфорд почувствовал, как немного сдвинулся матрас, услышал шорох ткани поправляемых юбок. Он ощутил, каким тяжелым было платье Джейн, которое теперь лежало на его бедре.
— Теперь лучше?
— Нет. — Мэтью снова схватил медсестру за запястье и тянул ее к себе до тех пор, пока не почувствовал, как край ее лифа легонько касается его груди. Исходящее от кожи Джейн тепло обдало графа, а она задохнулась от смущения и, пытаясь удержать равновесие, вцепилась рукой в плечо больного.
Новая знакомая была уже неприлично близко — разум пытался уберечь Мэтью от опрометчивых действий, но его тело отвергало все логичные доводы. Сжигаемый страстью граф хотел, что бы Джейн была еще ближе, и вскоре груди медсестры уже прижимались к телу ее подоночного, а губы пациента касались ее шеи.
— Сэр, выпустите меня!
— Джейн… — Мэтью ослабил объятия и медленно поднял руку, касаясь ее мягкой, пухлой щеки. У медсестры было достаточно времени, чтобы отстраниться от графа, но, даже несмотря на свою слепоту, он понял, что она придвинулась еще ближе. — Джейн, — прошептал Уоллингфорд снова, не понимая, что столь странным образом привлекает его — само имя или звуки, которые слетают с уст, стоит только его произнести. Медсестра сидела тихо, но Мэтью слышал, как меняется ее дыхание — от медленного и ровного до мелкого, прерывистого, — когда он гладил ее по щеке, кончику носа, полным губам, что так воспламеняли его.
Уоллингфорд продолжал исследовать обладательницу нежного голоса кончиками пальцев, рисуя ее образ перед своим мысленным взором. Щеки Джейн были полными, лицо — узким, нос — маленьким и вздернутым. Кожа казалась гладкой, как размягченное масло, губы — пухлыми.
Мэтью поднял руку еще выше, чтобы прочувствовать контуры век Джейн, но она легонько отодвинулась назад, уклоняясь от его прикосновений, — и невольно выставила навстречу его руке шею и выпуклость груди. Кисть пациента тут же отстранилась от лица новой знакомой, скользнув вниз к ее горлу и сердцу, которое неистово билось под грубой тканью платья. Груди Джейн были высокими, полными, мягкими… Граф с удовольствием продолжал свое увлекательное исследование, но она вдруг издала странный звук — то ли вскрик смущения, то ли стон капитуляции, заставивший его вздрогнуть.
— У вас… у вас такая серьезная рана, — начала было медсестра, но запнулась, когда Мэтью снова стал поглаживать ее грудь, пытаясь представить ее очертания под платьем. — Вы, должно быть, смущены, сбиты с толку.