Считавшийся знатоком множества доставляющих наслаждение пороков, Мэтью был настоящим асом в таких вещах, как развращенность и скандал. И сегодня он использовал эту репутацию в своих целях.
Пока какой–нибудь истинный джентльмен, типичный представитель светского общества, изображал нравственное поведение днем и предавался разврату ночью, Мэтью и не думал натягивать на себя маску безгрешного. Графа просто не волновало мнение, которое могло сложиться о его персоне.
Мэтью не видел повода лицемерить: в самом деле, зачем притворяться джентльменом, если ты — всего лишь похотливый ублюдок? Он никогда не понимал, почему так необходимо вести себя словно два разных человека. На это тратилось слишком много сил, и все ради чего? Граф уважал этих притворщиков не больше, чем вора или каторжника. А возможно, думал он с легкой усмешкой, даже меньше. По крайней мере, в воровской среде существовали некоторые понятия чести, а у высоконравственных джентльменов в шикарных костюмах и с вежливыми улыбками чести не было вовсе.
Вот так, не желая быть лицемером, Мэтью проводил свою жизнь во грехе, развратничал денно и нощно. И иного существования для себя не мыслил. Возможно, граф должен был ощущать небольшую досаду из–за того, что мог с такой легкостью признать этот порок, но он не обнаруживал в себе чувства стыда. Ни совести, ни души в нем не было. Так же, впрочем, как и сердца. Оно разбилось и умерло много лет назад. А то, что осталось в груди Мэтью, превратилось в камень, лишь следы шрапнели зияли на этом черном полом месте, которое не чувствовало ничего. Только пустота, смертельная скука и… ничего больше. И это ему нравилось.
Граф не сближался ни с одной из женщин, даривших ему удовольствие. Кроме того, он никогда не приглашал их в свой дом и предпочитал предаваться разврату где угодно, кроме постели. Что ж, таковы были его наклонности — Лондон мог предложить и более причудливые извращения. Найти девиц, которые дали бы графу то, что он хотел, не было проблемой. Единственной реальной трудностью была необходимость избегать этой раздражающей эмоциональной чепухи, которой женщины так любили портить интим. Мэтью интересовал только секс, плотское наслаждение, и ничто иное. В траханье, как он любил это называть, для него существовали только член, влагалище и стоны наслаждения. Ничего больше, только физическая связь, встреча мужских и женских гениталий.
Конечно, поэты наверняка с пеной у рта отстаивали бы иную точку зрения, и лучший друг графа, лорд Реберн, энергично бросился бы отговаривать его от подобного предвзятого мнения. Но Мэтью разбирался в этом вопросе лучше. Он никогда не встречался с женщинами, готовыми раскинуть бедра просто так. Для секса обязательно существовала какая–то причина: деньги, продвижение в обществе, даже нечто совсем уж приземленное, вроде попытки вызвать ревность у мужа или другого любовника. Так или иначе, у поступков этих дам, всегда был мотив.
От Мэтью не требовалось много усилий, чтобы понять, что женщины манипулируют мужчинами при помощи секса. Это было наиболее смертоносное и действенное женское оружие. И, будучи мужчиной, который привык удовлетворять свои желания, он не видел иного выхода, кроме как подчиняться любовницам, поддаваясь на все их манипуляции.
— Привет, папочка, — произнес знойный голос, и руки графа легонько коснулась чья–то роскошная грудь.
Мэтью напрягся всем телом, изо всех сил стараясь отправить рвавшиеся наружу давние страхи и неприязнь в ту зияющую пустоту, на месте которой когда–то находилась его душа. Графа не беспокоило то, что он может оказаться во власти женщины, взявшей на себя инициативу в отношениях. Просто в охоте за удовольствиями он предпочитал роль хищника. Но эта женщина с глазами самки и надутыми губками явно не собиралась быть добычей. Окутывавший ее флер невинности был лишь иллюзией. Дама казалась расчетливой до мозга костей, покорность, сквозившая во всем ее облике, отдавала фальшью.
— Знаешь, а я могу высосать Темзу досуха.
Сосредоточив взгляд на сцене, где медленно двигались танцовщицы с голыми грудями, в одних трусиках, Мэтью проигнорировал хриплый голос и тонкий, едва уловимый звук, который издали пухлые губы этой притворщицы.
— Я не в настроении играться с твоим ртом.
— А для чего тогда ты в настроении, папочка? — прошептала женщина, расчесывая рукой волосы графа.
«На все готова ради денег!» — со злостью подумал он, раздраженный тем, что вынужден сидеть здесь и выносить это навязчивое внимание. Мэтью уже задыхался от запаха духов женщины, а она все продолжала подпихивать свою грудь к его лицу.