А еще у меня нет дочери, которая могла бы сидеть рядом, развлекая чтением книг и беседами, как когда-то я отца. Конечно, племянница Грей и ее дети меня не бросят, но я не привыкла кого-то обременять, особенно в последние годы.
Я всегда экономила, даже тогда, когда уже была богата. Однажды банк, в котором я держала все свои сбережения, прогорел, это научило не складывать деньги в кубышку, а вкладывать их в дело, в недвижимость или коллекции предметов искусства. Меня часто и много укоряли за скопидомство и нежелание тратить деньги, так же как других ругают за расточительство. Да, я очень не люблю тратить деньги, зато своим родным оставлю немалую сумму. И Грей завещаю распродать все со мной связанное, чтобы выручить как можно больше на посмертной славе. Пусть не стесняется, мне уже будет все равно, а им прибыль. Те, кто хлебнул нищеты, дорожат прибылью…
А критикам все равно, будешь тратить – скажут транжира, будешь копить – назовут скопидомкой. Я давно научилась не подстраиваться под мнение прессы, живя своей жизнью. Если бы еще они оставили меня в покое!
Кетой меня прозвали дома из-за неумения совсем маленькой выговорить «Грета».
– Как тебя зовут?
– Кета…
А Ловиса или Луиза – это как маму, она тоже Ловиса, Анна-Ловиса.
Что я вынесла из детства? Любовь к одиночеству, страх перед бедностью и желание вырваться из этого круга и вытащить из него родных. Хорошо запомнила одно: на счету должна лежать приличная сумма, чтобы в трудную минуту не бедствовать. Я не была приучена к мотовству, напротив, мы всегда экономили, считали каждое эре, выращивали на огороде все, что можно было вырастить и сохранить в Стокгольме, даже детьми подрабатывали в лавке.
Газеты много глупостей писали о нашей маме, якобы она была сущим деспотом, держала детей в черном теле и заставляла много работать вместо учебы. Да, в нашей семье правила мама, бойкая, веселая, живая, она просто не могла быть позади меланхоличного молчаливого отца. Я удалась в папу, предпочту промолчать, посидеть в углу, страшно не люблю, когда на меня обращают внимание незнакомые люди, потому терпеть не могу, когда на улице просят автографы. Наверное, так же чувствовал бы себя и отец.
Да, мама не позволяла нам лениться, но не только нам, они с отцом тоже не сидели сложа руки, сама мама всегда была при деле, к тому же родители вовсе не считали учебу чем-то необязательным, напротив, каждое лишнее эре вкладывалось в наше образование. Дело в том, что этих эре просто не было, а уж когда отец заболел серьезно, так и вовсе не осталось.
Разве можно осуждать маму, если ей просто не на что было кормить семью, лечить умиравшего отца и платить за квартиру? Мы никогда ее не осуждали и никогда не говорили никаким репортерам о ее деспотизме. Если что и появилось в прессе, то самовольно, это их фантазия, которая меня очень расстраивала. Я всегда представляла, что мама откроет газету и прочитает эти глупости о себе. Как ей объяснить, что это не мои слова?!
Сначала казалось, что я нашла выход – вообще не давать никаких интервью, что означало бы, что любые сведения обо мне правдой могут и не являться, или вообще вынудило бы репортеров оставить мою личную жизнь в покое. Но не тут-то было! Никакой отказ общаться с прессой не заставил репортеров обсуждать только мои роли, но не меня саму. Небылицы продолжали рождаться и развиваться независимо от моего собственного желания или нежелания говорить даже тогда, когда я перестала сниматься в фильмах совсем.
В детстве я была больше похожа на маму, но только внешне, характер папин во всем – в застенчивости и нежелании быть на виду, в меланхоличности и любви к одиночеству, в нежелании жить бурной, беспокойной жизнью… Внешне же лет до шестнадцати у меня были мамины выпуклые щечки, нависшие верхние веки, почти кругленькие глаза и даже ямочка на подбородке… Хорошенькая? Наверное, но такая неуклюжая и застенчивая! Мечтательница, похожая на мальчика, безо всяких женственных форм, которые так и не появились, с большими кистями рук и ступнями.
Потом что-то произошло, и я стала стремительно меняться, перерастая и становясь похожей на папу внешне. Мамины у меня ресницы – длинные и загнутые, хотя и папа обладал такими же.
Кто тогда мог подумать, что плотная, крупная, страшно неуклюжая от застенчивости (или застенчивая из-за неуклюжести?) девочка с большими ступнями и кистями рук, не способная не только выдавить из себя лишнее слово, но и норовившая забиться в уголок при любой возможности, станет актрисой, голливудской звездой… вообще кем-то станет.