“Год. Прошёл год, — весь день крутилось у неё в голове. — А чего я добилась? Конечно, если объективно, то многого, но не главного. Успешно сдала выпускные экзамены, не дала завалить их Куинни, так некстати с головой погрузившейся в пучину очередного романа, получила аттестат, добилась зачисления в Колледж мракоборцев — несмотря на достаточные для поступления туда баллы и отменные характеристики, от девушки поначалу даже заявление категорически не принимали, проклятые сексисты! Да, отучившись первый семестр, доказала всем и, главное, себе самой, что могу стать мракоборцем не хуже, а то и лучше многих парней и выбрала правильный путь в жизни, свой. А что до всего остального, о чём грезила ночами, то… Ох, ну, не всё сразу? Наверное, так? Жизнь — долгое мероприятие, и, возможно, Тина Голдштейн ещё встретит своё счастье. Когда-нибудь. Нет, не так, не возможно, а непременно встретит, будет его ждать, караулить и, как только заметит на горизонте, сразу подкрадётся к нему потихонечку с волшебной палочкой наизготовку и — хоп! — цапнет за руку, защёлкнет магические наручники, громко и с выражением прочитает ему его права и препроводит в Отдел магического правопорядка… Ой, с этими протоколами задержания у меня совсем крыша едет. Говорят, что экзамен по магправу в этом году будет принимать сам Персиваль Грейвс…” Вспомнив своего бывшего преподавателя ЗОТИ, декана Второго дома Ильверморни, а теперь заместителя директора отдела МАКУСА, Тина испытала странное волнение и забыла, сколько раз уже помешала настой миддлемиста, который третий час подогревала по особой схеме для зачёта по зельеварению. Шестьдесят три или шестьдесят четыре? Вот же гадство, вся работа насмарку! Неужели придётся переваривать? Как не хочется в первый этой зимой снежный вечер задерживаться допоздна в колледже. Ругая себя за невнимательность, Тина с завистью посмотрела на других студентов (некоторые уже приготовили свои зелья и собирались домой, а иные были недалеки от этого), тяжело вздохнула и понесла выливать испорченное варево. К повторной работе над настойкой она приступила максимально сосредоточенно и прогнала из головы все лишние мысли. Не позволила себе отвлечься даже на звук шагов, приблизившихся в давно опустевшей лаборатории.
— Шестьдесят пять, шестьдесят шесть, — теперь она считала вслух каждый поворот ложки в большой стальной миске и мысленно загибала пальцы, — шестьдесят семь. Стоп. — Быстро вынула ложку из густого настоя, подождала, пока стрелка секундомера прыгнет двадцать раз, добавила заранее точно взвешенную порцию порошка мышецвета и накрыла крышкой.
— Отлично, мисс Голдштейн, — раздалось за спиной. — По запаху вашего зелья могу сказать, что оно удалось. Вы ведь готовили настойку для Сыворотки правды? Уверен, зачёт у вас в кармане.
Неподалёку стоял Персиваль Грейвс и улыбался одними глазами. Тину всегда удивляло, как его глазам удаётся жить отдельно от остального лица, почти всегда предельно серьёзного. Плотно сомкнутые губы, волевой подбородок, решительный взгляд человека, привыкшего всё держать под контролем, а сами глаза — два смеющихся лукавых огонька, похожие на светлячков пакваджи Клементина.
В присутствии Грейвса Порпентина почему-то терялась. Не сказать, что часто видела его, особенно так близко, как сейчас, скорее наоборот. В школе — только на уроках, на расстоянии, и то лишь на шестом и седьмом курсе, последние полгода — больше мельком. Она понимала, что после колледжа придётся работать под его началом, и не знала, рада ли этому. Персиваль Грейвс был очень сильным магом, одним из сильнейших, которых Тина знала лично, заслуженно пользовался уважением и в Конгрессе, и у учеников, но немного… пугал Тину. Чем? Этого она точно не могла сказать. Может быть, тем, что нравился ей?
Взгляд Грейвса стал вопросительным, и лишь теперь Тина сообразила, что, так ничего и не ответив, стоит и таращится на него. Тут же покраснела и начала быстро убирать на столе.
Гревс, вероятно, по-своему истолковав её суетливые действия, сказал:
— Не торопитесь, мисс Голдштейн, за то, что вы задерживаетесь после занятий, вас никто не накажет, наоборот. И на мой экзамен приходите пораньше, так у вас будет больше времени подготовиться, договорились? — Он улыбнулся, на этот раз не только глазами, так, будто беседовал со старинной подружкой; едва не подмигнул. Тина стояла перед ним столбом и была готова провалиться сквозь землю. Но до земли с десятого этажа было слишком далеко…
— С вами всё в порядке? — насторожился Грейвс. Онемение обычно прекрасно умеющей говорить, в последнее время так вообще бойкой девушки его явно озадачивало.
Та поспешила отмереть:
— Нет. То есть да. Всё в порядке, просто я немного простудилась, горло, знаете ли, болит. — Она старательно кашлянула. Её голос и правда чуть осип, так что притворяться не пришлось.
— Печально. Скоро ведь Рождество, лечитесь и берегите себя. Да… — Грейвс, уже собравшийся уходить, остановился вполоборота, будто что-то вспомнив, и, странно, слишком пристально взглянув на Тину (отчего она почувствовала себя раздетой. Кошмарно!), вынул из внутреннего кармана пиджака длинную открытку. Протянул ей. — Не хотите ли, мисс Голдштейн, навестить Ильверморни? Приглашение на Рождественский бал, в этом году он обещает быть особо пышным, ожидается много гостей из Конгресса, бывших учеников. Думаю, вам будет приятно снова побывать в школе. А учащимся полезно пообщаться с выпускницей, решившей посвятить свою судьбу борьбе с магическими правонарушениями. — Грейвс говорил совершенно серьёзно, а Тине казалось, что он насмехается над ней, правда, не зло, а по-доброму, как друг, подтрунивает. И смотрит прямо в глаза, словно прицеливается, хочет что-то в них разглядеть или отыскать.
— Спасибо. — Она взяла приглашение. Хотела спросить, а нет ли ещё одного, для Куинни, та очень любит балы. Но передумала. Внезапно Тину осенило ошеломляющей мыслью: сам Персиваль Грейвс пригласил её на бал! И пусть формально это не выглядит персональным романтическим приглашением, предполагающим совместное парное посещение мероприятия, однако на деле именно таковым и является. Она, вчерашняя школьница Порпентина Голдштейн, Грета Ото, пойдёт на бал в Ильверморни с мистером Грейвсом. Все ахнут! Сестра задохнётся от восторга.
— Вот и отлично. Встретимся сперва на экзамене, мисс Голдштейн, а потом — на балу. Не задерживайтесь слишком долго, лечите горло. — Вместо прощания Грейвс кивнул и вышел из лаборатории. В дверях оглянулся. Разглядывающая приглашение Тина поймала его взгляд, будто что-то говоривший ей, и потупилась.
Когда шаги Грейвса стихли, она поднесла открытку к носу. От неё исходил тончайший, горьковато-дымный, неуловимо знакомый запах. Пачули. Смолисто-терпкий поцелуй в темноте.
Показалось? Конечно же показалось. У неё просто слишком разыгралось воображение, подстёгнутое этим неожиданным приглашением Грейвса. Не может он быть тем самым незнакомцем, поцеловавшим её прошлой зимой во время школьного бала. И вовсе не пачули пахнет в лаборатории, а миддлемистом.
А почему, собственно, не может?
Тина даже приоткрыла рот и буквально прилипла носом к пригласительному билету. Как заправская ищейка обнюхала его несколько раз, вертя и так и эдак. Теперь ей казалось, что злополучная открытка пахнет вообще всем приятным на свете, вместе взятым, и вычленить из этой какофонии запахов, в большинстве своём ею нафантазированных, какой-то один было нереально.