От нее пахнет фиалками, как от Грет, когда она брала себе вечером выходной, но под приятным у Йоханны чуется мерзкий запах. Ногти у нее выкрашены ярко-красным — в тон губам. С одного бока вся юбка в мелких бурых пятнах. Я не хочу играть, но папа ушел, и я боюсь отказываться.
— Бровки-гнушки, — говорит она, хлопая меня по лбу, — глазки-гляделки, носик-мокросик, ротик-жвотик, бородка-коротка… — Йоханна тыкает меня в глаза, тянет за нос, прикрывает мне рот, стукает под подбородок ребром ладони. Я вырываюсь, но она держит крепко, щекочет мне шею и жмет на нос. — Тук-тук в дверь, — говорит, — дзынь в колокольчик, подними-ка щеколду и заходи прямо… — С этими словами Йоханна запихивает мне палец в рот. На вкус он мрачный и соленый. Я не хочу больше играть, рвусь слезть с ее колен, размахиваю руками и зову папу. Но Йоханна держит меня насильно, а сама тем временем делает мне «Баба сеяла горох» и «Здрасьте-пожалте». А потом начинает подбрасывать меня, все выше, и чем выше, тем громче я визжу… пока папа не возвращается, и тут она обнимает меня и целует в щеку.
— Здорово было, правда? Ну беги, поиграй на улице. Я хочу поговорить с твоим папой.
Я пообещала, что буду хорошая, чтобы папа взял меня с собой поесть со взрослыми внутри зоопарка. Проходим в большие ворота, и я всюду высматриваю зверей, которые как люди, но вокруг только собаки. Я спрашиваю папу, где же клетки, но он говорит, чтобы я вела себя тихо и села у окна. Дают чечевичный суп с кусочками бекона и омлет. На вид мне все это не нравится, и есть я это не буду. Папа разговаривает с друзьями, а я делаю семейку черепах из хлебного мякиша… но тут замечаю снаружи непослушного мальчика — он ковыряется пальцами в грязи. Он на что-то набрасывается, и я прижимаюсь к стеклу — вдруг он клад нашел. Червяк… грязный червяк. И он его берет и ест.
— Папа! Папа! — Я тяну его за рукав.
— Не сейчас, Криста. — Он продолжает беседовать и поворачивается ко мне, лишь когда закончил. — Ну?
Но поздно. Мальчик ушел. Я плотно сжимаю губы и отказываюсь разговаривать.
У Йоханны чистые руки. Сегодня ее никто не злил. Она оглаживает себе коленку и открывает новую книгу.
— Иди сюда, mein süßes kleines Mädchen[40], я тебе сказку припасла. Вынь палец изо рта. Вот ветер переменится, и он там останется насовсем.
Хочу сказать «нет», но она недавно сунула мне палец в банку с горчицей. Папа смеялся.
— «Der Rattenfanger von Hameln»[41] — слышала такую? Тогда слушай внимательно. — От ее жакета пахнет ржавыми гвоздями. Пуговицы впиваются мне в спину. Она распахивает книгу и включает другой голос. — Давным-давно стоял на берегах реки Везер красивый город Хамельн. Люди там жили счастливые, работящие и благополучные, пока однажды ночью не стряслось в городе нашествие мерзких крыс. Большие черные крысы, жирные бурые крысы, сальные крысы, ленивые крысы, грязные крысы, блохастые, крысы с громадными носами, крысы с жуткими кривыми когтями. Крысы не трудятся, еду себе не выращивают. Они пожрали на гумнах всю пшеницу подчистую. Своровали всю еду из лавок и домов горожан. Даже хлеб забирали изо рта у детей. Кусали младенцев прямо в колыбельках и высасывали у них кровь. Смотри, тут картинка.
В конце концов отправились люди к бургомистру и потребовали избавить город от этой ужасной напасти, от этих вредителей. Что он мог поделать? Ну поймал кого в мышеловку, ну убил несколько, но наутро мерзких крыс прибывало столько, что хоть ничего и не делай.
И вот однажды пришел в Хамельн чужак, одетый в красное, белое и черное. «Ввек вам не преуспеть, покуда город ваш наводнен крысами, — сказал он. — Я могу избавить город от грызунов. Моя музыка выведет их прочь всех до единой, да так, что не вернутся они больше никогда». И конечно же, бургомистр согласился.
Голос у нее то громче, то тише. Заходят и выходят люди. Говорят, едят, топают. Мерзкие крысы падают в волны Везера и тонут, и город вновь чист и светел.
— Видишь? — Она показывает на картинку, а там счастливые, улыбчивые люди, трудятся. — Так и будет, — говорит она. — Так и будет.
С работы возвращается папа. Кивает, наливает себе выпить. Йоханна продолжает читать. Она подглядывает за ним сквозь опущенные ресницы, а история тем временем меняется, голос у Йоханны делается торжественным.
— «Раз не держите слово, — говорит дудочник, — я забираю ваших детей». Приложил он дудку к губам, заиграла другая мелодия. И все дети к нему сбежались. И пошли за ним по улицам, а потом вдаль, в поля. — Йоханна умолкает. Смотрит на моего отца. — И родители ничего не могли с этим поделать.