— Они часто бросали Анну дома одну, — говорила женщина бескровными губами, — взаперти в грязном сарае без еды и воды. Через щели в двери я проталкивала ей хлеб и маленькие лепешки. Когда Юлиана меня поймала на этом — велела забить щели досками. Я видела, как она колотит дитя по рукам раскаленной кочергой и хохочет при этом. — Она посмотрела на свои руки и словно удивилась, что на них нет шрамов. — Ее привязывали нагишом к дереву, как собаку, и ставили плошечку с едой так, чтобы она не могла достать. В один морозный зимний день они с рассвета и дотемна держали ее стоймя в лохани с холодной водой. А когда били, заматывали ей голову тряпками, чтобы заглушить крики, — думали, мы не узнаем, что там происходит. — С лица женщины сошел последний румянец, она схватила Хуго за рукав. — Они хотели ее убить. Это не несчастный случай. Я каждый день ходила в полицию и говорила им, что Анну мучают голодом, истязают до смерти. Но меня никто не слушал. И сейчас не будут — я всего лишь жена садовника. А вы послушаете? Вы расскажете Вене, что на самом деле случилось?
Беньямин с трудом сглотнул. Либо женщина спятила, либо в темных переулках этого города творятся невообразимые ужасы. Хуго перехватил его взгляд.
— Геенна, — проговорил он тихо. — Ад. Шеол. Аид.
Беньямин кивнул. Ему хотелось выпить, но все кружки и стаканы опустели. Нет, ему хотелось убраться отсюда прочь. Не говоря больше ни слова, он встал и побрел к двери, заваливаясь на столы и спотыкаясь о стулья, а в спину ему летели проклятья и улюлюканье.
У самого выхода ему на плечо опустилась чья-то рука. Беньямин вырвался, крутнулся и вскинул кулаки. Размеры приставалы сводили на нет какие бы то ни было помыслы об успешной драке, но кулаки Беньямин все равно не опустил. В двух шагах позади здоровяка, укрытый его тенью, прятался тот же востролицый субъект с длинным носом. За пределами кабацкого света он походил на хорька, но стоило ему выступить вперед, как его влиятельность стала очевидна. Он махнул тощими пальцами на Беньяминовы сдвинутые кулаки.
— Вот это лишнее.
— Что вам надо? — спросил Беньямин, быстро трезвея. — Денег у меня нет.
— Судя по вашему состоянию, все, что у вас было, вы отольете в ближайшую канаву. — Востролицый приблизился настолько, что Беньямин учуял мятный запах в его дыхании, лишь слегка прикрывавший вонь жареной рыбы. Костлявый палец метнулся вперед и ткнул его в грудину. — С нехорошей компанией водитесь, Беньямин. Не подумайте, будто я не знаю, что у вас на уме. — Палец ткнул его еще раз. — Ваш жирный дружок-баламут воображает, что все знает, но я вам вот что скажу: что бы ни происходило в этом городе — я об этом слышу. Что бы ни происходило. Я пригляжу за вами, юноша. Идите домой, если не желаете трезветь за решеткой.
— Вы из полиции, — сказал Беньямин, лишь теперь восприняв серый мундир здоровяка, его бляху с гранатой на ней. — Но я ничего такого не сделал.
— Со свиньями якшаться — только замараться. Мой вам совет: держитесь подальше от Бессера и ему подобных.
— Слушаюсь, сударь. — Беньямин заметил эту подчеркнутость «свиней», но голос намеренно не повысил и вел себя как благоразумный. Потянулся к дверной ручке. — Отправлюсь прямиком домой, сударь.
— Передавайте привет герру доктору Бройеру.
Глянув назад, Беньямин увидел, что переполненный кабак уже поглотил обоих. Он направился по лабиринту переулков, раздумывая, что они могут знать о Лили, — если вообще что-нибудь знают о ней. Через несколько сотен ярдов он дошел до фонаря, под которым видел уличных шлюх с клоунскими лицами. Они все еще рвались работать, но, к его изумлению, когда он проходил мимо, обе резко отвернулись. Только что он шагал прямо, глядя на мягкие огни Старого города, и хотел поскорее домой — и вот уж лежит на сырой брусчатке, лицом к Семи сестрам в высоких небесах. Накатила боль — буйная, как понесшая ломовая лошадь. Он застонал, потянулся к ушибленному черепу, но это движение пресек здоровенный сапог, припечатавший ему запястье. Беньямин завизжал.