— Святой отец, дело не только в моей жене и моем сердце. Меня мучает совесть. Я никогда не забуду, как кричала Тэсс, когда ее отца сжигали на костре. А однажды Генрих сам сжег несчастного лолларда и заставил меня смотреть на эту кошмарную сцену.
Ричард заскрежетал зубами. Перед его глазами вновь всплыл обезображенный труп с обугленной кожей, сквозь трещины которой краснела плоть.
— Генрих приказал воинам затолкать несчастного еретика в бочку с хворостом и развести огонь. Через некоторое время Генрих вытащил умирающего мученика, чтобы узнать, не раскаивается ли тот. Но еретик не отказался от своих убеждений, и Генрих приказал затолкать его обратно. Я помню, как меня тогда тошнило, да и сейчас тошнит.
— Генрих твердо идет своим курсом.
— Да, короля зовут героем за его решительность. Но справедлив ли он? Могу ли я отдать в его руки леди Гертруду? Ведь она ничего не замышляла против него. Она имела несчастье отрицать догматы церкви, которой я тоже бросил вызов, начав войну с Киркингамом.
— Ричард, у тебя нет выбора. Ради своего отца, ради своей земли смирись.
Ричард вскипел от ярости. «Неужели я говорю с глухим?» — подумал он.
— Святой отец, разве вы не слышите, что я говорю о совести? — рявкнул граф. — Или вас этот вопрос вовсе не беспокоит?
Глядя на полуслепого старика, Ричард уже пожалел, что не сдержался. Похоже, Джеймс не способен был понять, с годами его рассудок одряхлел, как и его тело. На него нельзя было даже сердиться.
— Простите, отец. Я думаю, что эти вопросы мне придется решать самому. Благодарю вас за советы.
Ричард резко встал и вышел. Одиночество сковало его с небывалой дотоле силой. Доведенный до отчаяния, он не мог справиться с яростью, которая испепеляла ему сердце. Граф шел под звездным небом, глубоко вдыхая прохладный воздух. Оставшись один на один со своими мыслями, он старался хоть как-то успокоиться. Перед ним возник образ Тэсс: ее добрые карие глаза, всегда выражающие сочувствие, ее алые губы, к которым всегда хотелось прильнуть поцелуем, ее стройное тело, отвечающее страстными порывами на его любовь. Затем он вспомнил свой Мэрли-Вэйл — обширные зеленые поля с лоскутками пашень, волов, тянущих плуг, терпкий запах перегноя и сладковатый аромат боярышника и цвета дикой вишни в теплом весеннем воздухе. Ричард вспомнил, как, будучи ребенком, шел за руку с отцом по вспаханной земле. Его отец гордо шагал по своей земле.
— Ричард, когда я умру, все это останется тебе. Это земля, за которую сражались твои деды и прадеды, она полита их кровью. — Отец опустился на колени, с любовью взял горсть земли и торжественно посмотрел сыну в глаза. — Придет время, и эта земля перейдет по наследству к твоим детям. Это очень большой дар. Женщина дает человеку жизнь, а мужчина может дать только землю. — Он разминал пальцами черный комок. — Не позволь врагу отобрать это сокровище, береги ее.
Эти слова прочно засели у Ричарда в памяти, как Десять Заповедей, выбитых на каменной плите. То, что завещал отец в тот весенний день, было для него свято. И когда, вскоре после смерти отца, эту землю хищно вырвали из молодых и слишком слабых рук Ричарда, жизнь для него потеряла смысл.
Но после того как он встретил Тэсс, все изменилось. Ее сильный, целеустремленный характер помог его заблудшей душе обрести покой, которого Ричард не мог и представить без своей земли.
Ричарда сковывало чувство неудовлетворенности, он не мог найти правильного решения. Король распорядился вернуть графу его землю, и надо было прекратить войну с негодяем епископом. Мэрли-Вэйл законно вернется к Истербаю. Конечно, было бы глупо продолжать войну и потерять в этой битве голову, оставив обагренную кровью землю своим детям. «Да у меня и детей еще нет», — подумал Ричард; а может быть, Тэсс уже беременна.
Глубоко задумавшись, граф даже не заметил, как подошел к той части замка, где располагалось его войско. Ричард взялся за холодную дверную ручку. Войдя в помещение, он увидел раненых, за которыми присматривал лекарь. Дюжина перевязанных воинов лежала на койках. Эдит, Маргарэт и Роза, видимо, ушли спать. Утомленный лекарь мыл руки над тазиком в углу.
Ричард молча осматривал людей, рисковавших жизнью ради него, некоторые из них были серьезно покалечены. Один юноша — похоже, ему было не больше тринадцати, — потерял правую руку по локоть. Несчастный стонал, его лицо было искажено от боли. Как тяжело мужчине в этой жизни, полной работы и борьбы, остаться без руки, печально размышлял Ричард.