Любой другой таращился бы на грудь, я же вглядывался в ее ум, аналитический и архитектурно четкий, как свет зимних звезд.
Какое отношение интеллект прекрасной китаянки имеет к сан-францисским змеям — спросите вы, повышая градус нетерпения.
Однажды мы с ней заглянули в магазин, что торгует змеями. Нечто вроде рептильного сада; мы без особой цели гуляли по Сан-Франциско, и на эту змееводческую берлогу наткнулись случайно.
Ну, зашли.
Магазин заполняли сотни змей.
Змеи были всюду — куда ни посмотри.
В этой лавке после того, как человек разглядит, я бы даже сказал, через секунду после того, как человек разглядит змей, он чувствует запах змеиного дерьма. Насколько я помню — хотя, если вы серьезно изучаете змей, не стоит считать мои слова истиной в последней инстанции — так мог пахнуть труп ленивого и сладкого пирожка-утопленника размером с хороший фургон; но почему-то вонь не показалась нам настолько ужасной, чтобы сразу бежать из магазина.
Нас очаровал этот грязный змеюшник.
Почему хозяин не приведет своих змей в порядок?
Змеи не любят жить в собственном дерьме. Они скоро бросят эту проклятую богом лавчонку. Вернутся туда, откуда пришли.
В грязной змеиной лавке собрались змеи из Африки, Южной Америки, Азии — со всего мира, и теперь лежат в дерьме. Всем им нужен билет на самолет в один конец.
В центре змеиного кошмара стояла огромная клетка с очень тихими белыми мышами, чья судьба, очевидно, стать в конце концов лавочной вонью.
Разглядывая змей, мы с китаянкой обошли магазин. Было жутко и интересно в одно и то же время.
Наконец мы остановились у ящика с двумя кобрами, и обе змеи уставились на ее груди. Змеиные головы почти прижались к стеклу. Выглядели они точно как в кино, только в кино не воняет змеиным дерьмом.
Китаянка была очень маленького роста, примерно пять футов и один дюйм. Две вонючих кобры пялились на ее груди с расстояния примерно три дюйма. Может поэтому мне всегда нравился ее ум.
8. Адольф Гитлер
Я вышел из Зала правосудия и пешком направился к Норт-Бич, чтобы посмотреть, не удастся ли мне раздобыть немного патронов у знакомого мелкого преступника, который жил на Телеграф-Хилле.
В квартире на Грин-стрит.
Мое обычное везение — мелкого жулика не оказалось дома. Дверь мне открыла его мать. Мы с нею раньше не встречались, но я понял, что это она: мелкий жулик много о ней рассказывал. Она бросила на меня один-единственный взгляд и сказала:
— Он исправился. Уходи. Он теперь — хороший мальчик. Ищи себе другого взломщика.
— Что? — переспросил я.
— Сам знаешь что, — сказала она. — Он больше не хочет иметь дела с такими парнями, как ты. Он теперь ходит в церковь. К шестичасовой мессе.
Пожилая итальянская дама лет шестидесяти. В белом переднике. Думаю, она просто неверно поняла, что я за человек.
— Он пошел и записался в армию, — сказала она. — Он это может, знаешь. По-настоящему он ни во что не впутывался. Так, по мелочи. Его такие, как ты, заставляли. А теперь он пойдет сражаться с Адольфом Гитлером. Покажет этому сукину сыну что почем.
Она стала закрывать дверь.
— Убирайся отсюда! — завопила она. — Иди в армию! Сделай с собой что-нибудь! Еще не поздно! Призывной пункт еще работает! Тебя возьмут, если ты в каталажке не сидел!
— Мне кажется, вы не поняли, кто я. Я частный…
ТРЕСЬ!
Явное недопонимание. Поразительно. Она подумала, что я жулик. А я всего-навсего зашел одолжить несколько патронов.
9. Горчица
Патронов нет по-прежнему, а я уже проголодался. Питательные вещества черствого пончика, который я выцыганил у хозяйки, быстро таяли в прошлом.
Я зашел в крохотную итальянскую закусочную на Коламбус-авеню и взял себе бутерброд: салями и швейцарский сыр на французской булочке и побольше горчицы.
Мне так нравится: горчицы чем больше, тем лучше.
В моих семидесяти пяти центах образовалась брешь в сорок пять.
Я теперь стал тридцатицентовым частным сыщиком.
На старого итальянца, делавшего мне бутерброд, было очень интересно смотреть. Как бы оно там ни было, это я его сделал интересным на вид, поскольку задумался о Вавилоне, а позволять себе такое нельзя, если я хочу заработать денег у своего первого клиента с 13 октября 1941 года.
Господи, ну и порожняк у меня сейчас!
То было дело о разводе.
Трехсотфунтовый муж хотел застукать свою трехсотфунтовую жену. Думал, она ходит на сторону. Она и ходила — с трехсотфунтовым автомехаником. Всем делам дело. Заваливалась к нему в гараж каждую среду днем, и он ее пежил на капоте машины. Я отличные снимки сделал. Это случилось еще до того, как пришлось отнести камеру в ломбард. Видели бы вы, какие у них были рожи, когда я выскочил из-за «бьюика» и давай щелкать. Когда он из нее вытащил, она скатилась прямо на пол — с таким звуком, точно лифт рухнул на слона.