Проклятье! Иногда такое случалось, одной ванной оказывалось мало.
Агат поднялся, не объясняя, на вопросительный взгляд Берилла только бросил:
— Скоро вернусь.
Берилл нагнал его у дверей, явно хотел положить руку на плечо, но Агат обернулся быстрее.
— Всё в порядке? — Берилл хмурился.
Агату так хотелось рассказать. Поделиться, что жар стал чаще, и как же он раздражает! Почти как тот факт, что для него магия не превращается в грезы, а остается горячкой. Хотелось… просто поделиться, чтобы Берилл выслушал.
Агат отступил к дверям и кивнул:
— Да. Всё в порядке.
5. Яшма
Яшма никогда не считала себя набожной.
На родине, в Хор-Меневате, отношения с богами были будто бы… проще. Страна славилась своими полями и угодьями, большинство жителей занимались именно хозяйством, поэтому их не интересовали огромные храмы, толпы жрецов или обетов. Маленькие святилища ставили прям в полях, так что пока не встало солнце, до работы, крестьянин мог возжечь свечу и верить, что с ее дымом возносятся молитвы.
Всё просто.
Прошепчи слова, зажги свечу с нужными травами, иди работать. Боги подумают за тебя, как лучше выполнить просьбу. Они любящие и оберегающие. Главное, следуй пяти достоинствам, избегай пяти пороков.
В королевском замке имелась собственная часовня, но такая же непритязательная. Яшма частенько вставала с рассветом и отправлялась туда, чтобы поставить свечу в каменном алькове. Ей нравилось размышлять в тишине, строить планы на день.
Хотя аристократы знали, что всё не так просто с религией: боги не пройдут за тебя путь, следовать добродетелям нужно самому. Отвечать за свой выбор.
Яшму это устраивало. Когда она предложила брату согласиться на брак с императором Шеленара, она тоже осознавала, что делает.
С возрастом подозрительность брата росла, как и влияние Яшмы. Это становилось опасным и для нее, и для детей. Союз же с сильной империей как никогда кстати. Яшма догадывалась, что после смерти неуравновешенного брата начнутся неспокойные времена.
Яшма ехала в карете по столичным улочкам и невольно теребила бусины браслета на руке. Маленькие костяные шарики с одним орихалковым — ровно одиннадцать, по числу небесных обетов.
На родине почти никто не носил молитвенные браслеты. В империи даже у бродяги на запястье повязана грязная нитка, пусть даже без бусин.
Поэтому Яшма ехала в Кахарский храм. Императорская семья не должна пренебрегать жрецами.
Яшма облачилась в темно-синее платье с золотой вышивкой, достаточно официальное, но не слишком торжественное. Служанки заплели ее длинные волосы в толстые косы с нитями жемчуга и уложили вокруг головы, украсив тусклыми золотистыми украшениями, цепочками свисающими около ушей. И конечно же, тугими соцветиями ночных цветов, которые так любили жрецы.
Поверх этого — вуаль. Тонкая воздушная сеточка, не столько скрывавшая, сколько отделяющая от простых людей. Знатные дамы часто выходят в вуалях.
Раздвинув занавески кареты, Яшма выглянула в окно. Когда-то она полагала, империя ужаснет ее, но на самом деле, до сих пор город навевал некое чувство благоговения — и вызывал любопытство.
Шумный, яркий, непохожий на родину.
Сердце Шеленарской империи — Кахар. Огромный город, куда стекались торговцы и ремесленники, политики и ученые. В стенах дворца легко об этом забыть, поэтому Яшма регулярно совершала прогулки, даже когда не было такой конкретной цели, как сегодня.
Император Рубин город не любил. А вот его сыновья часто составляли ей компанию или ездили сами. Они не брали женскую карету, красовались на лошадях, и Яшма думала, что народу полезно видеть своих принцев. Она даже осторожно выясняла настроения, и у нее сложилось впечатление, что если воинственного императора бояться, то к его сыновьям испытывают иные эмоции.
Впрочем, многих принцев любят ровно до тех пор, пока они не становятся императорами — или не совершают что-то такое, что люди поймут по-своему.
Когда приходили ветра с нагорья, ставни домов закрывались, улицы пустели. Но сейчас город дышал, его сердце билось. Яшме нравились крепко сложенные невысокие домики из камня и пестрые флаги над улицами. Лавки украшали гирляндами из цветов и яркими лентами над окнами, чтобы по их оттенкам не хуже чем по знакам определять, это цирюльник иди торговец пряностями.
Люди толкались и сновали, большинство не обращали внимания на карету. Если замечали гербы, торопливо кланялись, потом снова спешили по своим делам. Простые горожанки не скрывали лиц, платья предпочитали цветастые, хотя Яшма заметила и несколько белых, наверняка из храмов, и пару мешковатых одежд работников.
Проходящий мимо торговец предлагал кульки сладостей, и вокруг него толкались восторженные дети. Чуть подальше мелькнул крысолов с парой собачонок у ног.
Улыбнувшись, Яшма прикрыла занавески кареты, спряталась в тени и снова перечитала письмо от сына.
Дочери давно вышли замуж, а сын остался в Хор-Меневате, но, к счастью, выбор жизненного пути надежно оберегал его от политики: он ушел в храм. Традиционно считалось, что жрецы отказываются от всех титулов и земель, которые принадлежали им до этого — так что брат Яшмы мог не опасаться, что племянник слишком близок к трону.
Амалин не задумывался о таких вещах, он рос тихим и замкнутым мальчиком, так что Яшма не удивилась, когда он захотел познавать тишину и писать книги — стал велдо, так называли орден жрецов, который занимался наукой в уединении каменных храмов.
Он писал регулярно, и Яшма каждый раз улыбалась, читая от него весточки. Прежде всего тому, что Амалин явно нашел себя и не жалел ни о чем. Ему нравилось умиротворение храма. Он рассказывал о том, как увлекся каким-то древним языком и расшифровывал с другими жрецами глифы.
В этот раз, правда, упоминал, что в Хор-Меневате тревожно: король болен, год выдался неурожайным, местные аристократы начинают возмущаться.
Когда Яшма вернется во дворец, она обязательно напишет сыну. Успокоит и напомнит, что больше это не их проблемы.
В Хор-Меневате дворянство играло важную роль и сильно давило на корону. В Шеленарской империи оно обладало меньшим весом, император хорошенько проредил и приструнил недовольных, когда взошел на престол. Но вместо них тут были жрецы и грезящие. Последние хотя бы предпочитали не вмешиваться в политику.
Карета мягко ткнулась, останавливаясь. Яшма убрала письмо и дождалась, когда открылась дверца и слуги подали ей руку.
Кахарский храм поражал размерами и формой. Яшма находила его странным. Слишком помпезным, состоящим из многочисленных колонн, коридоров, залов разных жреческих орденов. Со стороны казалось, будто на небольшой храм потом настраивали и настраивали новые здания и помещения. Яшма знала, что примерно так и было.
Ее встретили служки. Дети от семи до тринадцати лет, которые учились в храме, но еще не вступили ни в один из орденов. Они могли сделать это, а могли и покинуть храм, чтобы продолжить обучение где-то еще или вернуться в семью.
Почти все оставались.
Одетые в простые белые одежды, без каких-либо украшений, только нитки молитвенных браслетов с дешевыми бусинками. Служки ненавязчиво отделили Яшму от основной толпы молящихся, которые шагали по ступенькам храма. Неподалеку Яшма заметила джаданов в форме, так здесь называли городскую стражу.
Яшма последовала за детьми под каменные своды. Ее сразу повели не в главные залы, откуда слышался шелест приглушенного говора и тянуло густым благовонным дымом. Вдоль полутемных коридоров жену императора провели в небольшой молельный зал, где перед алтарем зажигал последние свечи Верховный жрец.
Иногда Яшму восхищало, как поэтично в империи относились абсолютно ко всему: все титулы имели красивые названия, аристократам обязательно подбирали высокопарные прозвища. Иногда Яшме казалось, даже у кухарки какое-нибудь звучное имя и должность вроде «сопроводительницы приемов пищи».