Неудивительно, что именно здесь зародились грезящие, отсюда распространились в том виде, в котором они есть.
Но порой Яшму утомляли подобные церемонии, как, например, сегодня. Верховного жреца тут именовали Открывателем небесных врат. Считалось, что если императоры — продолжение богов на земле, то жрецы — проводники воли богов. Но главное, проводники душ после смерти к перерождению.
Нынешнего Верховного жреца звали Мельхиором, и он приходился дальним родственником императорской семье. Давняя традиция, вроде бы для того, чтобы жрецы не выступали против королевской власти.
Мельхиор Яшме нравился. Низкорослый, но крепкий для своего возраста. Он брил волосы на лице и на черепе, но брови у него оставались густыми и абсолютно седыми, а лицо в морщинах походило на сморщенный фрукт. Многослойные одежды белых и песчаных цветов, замысловато выкрашенных в несколько оттенков, окутанные жемчужными цепями.
В небольшом зале не было ничего, кроме укрытых тенями статуй в нишах и каменного алтаря, перед которым Мельхиор воскуривал благовония. Одиннадцать ступенек небесных обетов, окруженные пятью миниатюрными фигурками богов пороков с одной стороны и пятью богами достоинств с другой. Наверху сложная статуэтка очень тонкой работы. Яшма не сразу поняла, что изображает собой переплетение, будто змеиный клубок из золота, нефрита и оникса.
Это была смерть. Одиннадцатая сила. Неизбежная смерть, которая заканчивала цикл одной жизни и начинала другой. Она считалась одиннадцатым обетом, самым непреложным. Довольно необычный выбор для скульптуры, чаще всего это место алтаря оставляли пустым как символ Бездны, в которой нет ничего, и из которой можно переродиться кем угодно.
Собственная уединенная молельня Верховного жреца.
Он закончил со свечой, и Яшма с удивлением ощутила аромат вербены. Похоже, молитва Мельхиора о высшей справедливости, о том, чтобы у кого-то очистились мысли и стремления.
— Знаете, почему именно свечи, Первая жрица? — спросил Мельхиор.
— Мой титул всего лишь дань традиции. На самом деле, я далека от жречества.
Яшма не сомневалась, Мельхиор решил ей лишний раз напомнить, что она чужеземка, не императрица, а жена императора. Вместе с этим она получила титул «Первой жрицы», но он и правда лишь формальность да присутствие на паре важных ритуалов. Яшма мало что смыслила в жречестве и не пыталась казаться умнее, чем она есть. Мельхиор же, кажется, искренне считал, что каждый в этом мире должен стремиться быть жрецом.
Он вздохнул:
— С дымом молитвы быстрее достигнут богов добродетелей. Но вы же знаете, об ушедших мы тоже ставим свечи.
Яшма вздрогнула. В молодости она пережила ужасную эпидемию в землях мужа. Она помнила местный храм, утопавший в свечах. Она и сама приходила каждый вечер ставить одну за свою погибшую новорожденную дочь. Ее первый ребенок.
— Это другие свечи, — возразила Яшма. — Не молитвенные благовония.
— Да, но смысл тот же. Мы ставим свечи за собственные прожитые жизни. За тех людей, какими мы когда-то были, ведь они тоже погибли. Умерли, чтобы появились мы.
— Они дали нам свой опыт.
Мельхиор кивнул и улыбнулся, явно довольный, что Яшма мыслит в нужном направлении. На самом деле, она бы предпочла избежать теологических споров.
— Я пришла ради практичных вещей.
— Ох, конечно. Но вы знаете, как я их не люблю.
Яшма промолчала. Возможно, заниматься ими Мельхиор не жаждал, но ресурсы он считал бойко и своего не упускал, вечно сетуя, что храму нужно много.
Мельхиор указал на галерею, ведущую в другую часть храма, предлагая прогуляться за разговором. Яшма обрадовалась: после поездки в карете хотелось пройтись. Да и аромат вербены она не любила. Не верила, что таким образом можно заставить кого-то быть разумным. И уже давно не полагалась на справедливость.
— Поставки орихалка скуднеют, — вздохнул Мельхиор.
Он имел в виду, конечно же, не сам метал. В слитках тот отправлялся на продажу другим государствам, у которых собственные запасы были меньше. Внутри же империи «поставки» подразумевали под собой зачарованные вещи.
Орихалк, который прошел через руки грезящих.
— Знаю, — вздохнула Яшма, и ее сожаление не было наигранным. — Могу уверить, это не из-за того, что император неуважительно относится к храму. У грезящих возникли… некоторые проблемы.
— Жаль это слышать.
— Думаю, подобные вопросы лучше обсудить с моим мужем. Я здесь по другому поводу.
— Понимаю. Сейчас у детей занятия, у нас есть полчаса. Потом я покажу вам, что удалось сделать в школе.
Мельхиор понравился Яшме именно в тот момент, когда не отказал ей. Хотя любой другой Верховный жрец мог не воспринять идею открыть при храме школу, которая не воспитывала бы служек, а просто… обучала.
На самом деле, Яшма пыталась устроить что-то подобное еще на родине, но там встретила жесткое сопротивление жрецов. Они полагали, детей бедных горожан стоит обучать только в том случае, если они собираются посвятить жизнь храму.
Мельхиор оказался не таким консервативным. Хотя сам вырос в дворянской семье и его-то воспитанием точно занимались нанятые учителя.
Яшма мечтала о том, чтобы сын прачки тоже мог стать ученым, если бы пожелал. До этого, конечно, еще далеко, но храмовая школа, куда ходили дети простых ремесленников — уже неплохой шаг вперед.
Ей повезло, что император не особенно интересовался подобными вещами, поэтому позволял Яшме делать то, что она задумала. К ее удивлению, удалось привлечь и Берилла, а появление самого наследного принца на открытии школы тут же сделало ее популярной.
Яшма и Мельхиор шагали по каменной галерее, украшенной замысловатой резьбой. Сквозь широкие окна они видели внутренний двор, который сейчас пересекали несколько жрецов в бело-оранжевых одеждах. Их ладони скрывали перчатки, как у самой Яшмы. Но если у нее это и вуаль показывали статус, то у жрецов их орден — малафисы, те, кто занимался посмертными обрядами.
— Как дела в храме? — спросила Яшма.
— Ох, леди, вы знаете, как ударить по больному, — беззлобно улыбнулся Мельхиор и взял ее под руку, отбрасывая последнюю официальность. — Я — тот, кто открывает небесные врата, но вам прекрасно известно, что я не правлю на земле. Мои заботы — обеспечение храма, ритуалы и связь с внешним миром. Но каждый жреческий орден имеет своего главу, и они не обязаны отчитываться мне во всем.
Что-то такое мелькнуло в его словах, что заставило Яшму насторожиться:
— Кто-то особенно беспокоит?
— От вас ничего не скроешь. Велдо услышали о поисках Ша’харара и жаждут присоединиться.
— Жрецы-ученые. Мы будем только рады.
— Правда? Вот и отлично, сообщу ордену велдо. Жаль, другие проблемы так просто не решить.
— Какие?
— В том-то и дело, я не знаю. Эльхары явно плетут очередные сети, но не ставят меня в известность. Вроде бы получают новые пророчества в последнее время, но их глава отчитывается, что всё как всегда.
Яшма нахмурилась. В ее родном крае жреческий орден о пророчествах очень любили и почитали, потому что они могли предсказывать погоду и лучшее время для посева и сбора урожая. В империи она мало о них слышала. Только перед свадьбой предсказание от эльхара считалось обязательной частью ритуалов, и Яшма подчинилась. Лысый жрец тогда заявил, что брак будет спокойным.
Ну… не соврал. Если супругам не так часто встречаться и говорить только о делах, союз и правда безмятежен.
— А вот и они, — проворчал Мельхиор.
Он замедлил шаг перед последними окнами галереи и кивнул в сторону внутреннего двора. Там проходили двое в одеждах цвета песка. Оранжевые жреческие знаки на ладонях выделялись особенно ярко. Женщина была очень невзрачной, а вот мужчина с суровым взглядом привлекал внимание отвратительным шрамом на щеке.
— На’лах Тарус, первый среди эльхаров, — коротко объяснил Мельхиор. — Самый своенравный орден. Они считают, что настоящий глас богов добродетелей — это Истинные пророчества. Именно их они ищут и изрекают. Иногда мне кажется, они считают их высшей волей. Выше императора и уж точно выше меня. Даже я не всегда знаю, что у них происходит.