Берилл пожал плечами. Он не был так уверен.
— Не я лежу раненый.
— Думаешь, они хотели убить именно Агата? — Яшма приподняла брови. — Зачем?
— Понятия не имею.
Еще ночью в комнату явился Янвен. Он всегда предпочитал отчитываться лично Агату, и Берилл говорил с ним всего несколько раз в жизни. Янвен спросил только:
— Мне заняться этим, мой принц?
— Да, — кивнул Берилл.
Он не сомневался, если остались следы, Янвен и его шпионы их найдут. Кехты действовали чисто, но если хоть где-то ошиблись, Янвен сможет вывести на тех, кто их нанял.
— Мне показалось, — Берилл запнулся, — показалось, что кехты шли именно к Агату.
— Или ты просто слишком волнуешься за него, — мягко сказала Яшма.
Она не озвучила вслух, но Берилл и так знал. Помнил, как заметивший опасность Агат тут же сам встал между нападавшими и Бериллом. Они могли ранить его только потому что он стоял на пути. Он даже не думал, просто хотел защитить брата и наследника.
— Мне надо было быть быстрее, — пробормотал Берилл. — А я стоял и ничего не делал.
Перчатки Яшма сняла, так что теперь, когда она мягко коснулась ладони Берилла, он ощущал ее теплые пальцы.
— Агат всегда соображал быстрее. Начинал действовать, когда ты только думал об этом. Зато ты можешь просчитать всё на долгий срок, а он от этого устает, ему неинтересно.
Берилл кивнул. Точно никакой умеренности, потому что он продумывал, как отыскать тех, кто за этим стоял, и подвесить их на собственных кишках.
— Я написала Королевскому алхимику, — сказала Яшма.
Берилл стиснул столовые приборы, надеясь не показать своего волнения. Вот кого он хотел бы увидеть! Звяканье бутылочек Ашнары всегда успокаивало, а она сама уж точно не стала просить вернуться во дворец, скорее, осталась рядом. С ней наверняка бы и кошмары не снились.
Сам Берилл не посмел ей написать. Алхимики редки, и пусть они умели лечить, но размениваться их искусством на плевую рану было бы странно. Если могли справиться лекари, никому бы не пришло в голову звать алхимика.
Ашнара не могла просто так приехать в храм.
— Я потребовала от лекарей список снадобий, которые они дают Агату, — продолжила Яшма. — Послала его Ашнаре. Она посоветовала убрать одно из успокаивающих зелий, но всё остальное одобрила.
— Спасибо, — с чувством выдохнул Берилл.
Яшма достала что-то из кармана и поставила на стол перед принцем.
— Она просила передать это тебе. Зелье для сна. Похоже, Ашнара знает, что может тебе понадобиться.
Берилл смутился и убрал пузырек. Со стороны Ашнары подобное внимание рискованно, то, что она знает его так хорошо. Хотя всегда можно сказать, что он жаловался алхимику на проблемы со сном. Это даже правда.
— Здесь рядом есть большой молельный зал, — сказала Мельхиор. — Даже принцу уместно там появиться.
— Я вернусь к Агату после ужина.
Мельхиор глянул на Яшму, и она снова очень спокойно сказала:
— Берилл, будет лучше, если тебя увидят в молельном зале. Людям стоит знать, что их принц оказывает почтение богам. Воскури благовония о здоровье Агата.
— Даже если я не верю в их силу?
— Не важно, во что ты веришь. Ты наследный принц. Ты должен делать то, во что будут верить другие, что бы ни творилось на душе у тебя самого.
***
Смирение. Четвертая великая добродетель — смирение.
Его богиню, воплощение, обычно представляли высокой девушкой в бесформенных одеждах и капюшоне. В виде алтарной статуи она часто стояла с распростертыми руками, будто хотела объять весь мир — или обнять каждого молящегося.
Берилл ее статую терпеть не мог. Он понимал, что смирение нужно при неизбежных вещах. Но ему с трудом удавалось признавать, что есть в мире что-то, над чем он не властен.
В молельном зале группка жрецов перед большим алтарем пела какой-то долгий гимн. Красивый, размеренный, он заполнял каменный зал без окон, отражался от мозаик, подсвеченных фонарями с грёзами и свечей. Народу было много, часть из них то и дело украдкой поглядывала на принца.
Берилл расположился в углу, со стражей за спиной. Перед маленьким алтарем он ставил зеленую свечу с молитвой о здоровье. Она горела, распространяя горьковатый травяной аромат.
Он не хотел быть здесь, но понимал, что Яшма права. Люди должны его видеть. Пусть и не стоит им знать, о чем он на самом деле думает.
На алтаре пять добродетелей и пять пороков стояли друг напротив друга. Дорога к смерти и новому возрождению. Пройдя через бездну, снова рождаешься, мудрее, чем раньше. По крайней мере, к этому следует стремиться. Ведь если пороков в жизни было больше, а добродетели не очень выполнялись, бездна отбросит тебя назад, потеряешь часть разума и снова придется восходить выше.
Честность, сострадание, умеренность, смирение… последнее Берилл ненавидел больше всего и с ним не справлялся сильнее всего.
Даже сейчас, поставив свечу и сложив руки, он думал, что точно не просит о смирении.
Считалось, что дело человека — разжечь благовония и вознести молитву, а кто именно ее услышит, решат добродетели. О том же здоровье иногда умеренность, чтобы оградить тело от дальнейших стараний. Порой смирение, чтобы не противиться неизбежной смерти.
Стоило постоять хоть немного, изображая молитву, и мысли Берилла вернулись к комнате, где спал Агат. И к тому помещению, где он нашел брата, когда добрался до храма.
Берилл редко задумывался о силе Агата. Он не сомневался, что никаких проклятий не существует. Верил, когда грезящие заверяли, что Агат попросту восприимчив к магии. Такое правда случалось. Знал, что самого Агата расстраивает, что он не может полноценно грезить, так, лишь слабая магия пятого уровня, низшего среди грезящих.
Окутанный благовониями и песнями жрецов, Берилл впервые подумал, что никогда толком не спрашивал у Агата, а что он сам об этом думает. Возможно, догадывался, что того куда больше задевает отсутствие способностей к магии, чем он показывал.
Эта восприимчивость плохо повела себя на обряде. Или он здесь ни при чем, и тело Агата среагировало именно так, потому что сам он испугался? Решил, что снова тонет, а рядом никого не было.
Берилл не мог смириться. Он виноват. Хотел защитить брата, но выходит только хуже. Они отдалились друг от друга, и Берилл понятия не имел, о чем на самом деле думал Агат. Но слова, как Агат не ощущает себя частью мира, хочет исчезнуть, ужасали Берилла. Возможно, он не понимал и недооценивал. Слишком увлекся собой.
Не так давно Яшма сказала:
— Ты не сближаешься с ним не ради него, а ради самого себя. Ты не хочешь никого терять.
Она старалась не вмешиваться в чужие отношения и тем более братьев, но тогда почему-то не промолчала. Берилл посчитал, она несет чушь. Он ведь просто хотел, чтобы Агат оставался свободным, чтобы никто не подумал, что он важен для наследного принца.
Только наемные убийцы всегда будут нападать на них обоих. Агат тоже принц, чья бы кровь в нем ни текла. И останется таким до конца жизни. Берилл впервые подумал, что мог быть неправ. А вот Яшма всегда была проницательной.
— Рад видеть вашу молитву, ваше высочество.
Берилл открыл глаза и посмотрел на остановившегося рядом жреца. Средних лет, в песочных одеждах и с уродливым шрамом на лице. Он оставался на почтительном расстоянии, но охрана позади Берилла всё равно придвинулась ближе.
Жрец сделал замысловатый жест пальцами в сторону алтаря. Берилл не очень разбирался, но помнил, что это разновидность жреческой молитвы.
— Я предпочитаю дворцовый алтарь, — сказал Берилл.
По крайней мере, там жрецы не следят, кто и сколько молился.
— Понимаю, — кивнул мужчина со шрамом. — Мне жаль вашего брата. Мы молимся о его скорейшем выздоровлении.
— Вы лекарь?
— О нет, подобными талантами не обладаю. Мое имя На’лах, я Первый среди эльхаров.