Отдав коня слугам, Берилл скользнул между составленными повозками, но не сразу заметил Агата. Или, точнее, не понял, что тот делает. А когда осознал, Берилл остановился, не желая подходить ближе и тревожить.
Агат сидел спиной, но так, что Берилл видел перед ним медную чашу, в которой ровно горел огонь. Приложив левую руку к груди, правой Агат брал с блюдца кусочки ароматного дерева и кидал их в пламя. Густой дымок поднимался вверх.
Берилл узнал щепки — латмаран, дерево памяти. С ним совершались вот такие короткие огненные жертвоприношения, когда не было возможности или желания ставить свечи на алтаре в храме.
Агат проводил ритуал памяти. Обычно они совершались после смерти родственников, чтобы дать им дополнительную энергию для перерождения. Иногда могли и сильно позже, как знак того, что об умершем до сих пор помнят.
Пока кто-то сжигает ароматное дерево, а его дым устремляется к небесам, в памяти хотя бы одного живого сохраняется мертвец. И это дает ему силы следовать путем пяти добродетелей в новом рождении.
Берилл осторожно шагнул назад, тихонько, не желая мешать брату. Ни он, ни Агат не были религиозны, но это не значит, что они ни во что не верили. Развернувшись, Берилл зашагал между повозками, думая о том, кому Агат мог посвятить ритуал. Недавно никаких смертей не происходило.
Обычно огненное жертвоприношение совершали по родственникам. После гибели Алмаза, когда Берилл наконец-то встал на ноги, он ставил свечи в храме и сам тоже провел несколько уединенных ритуалов. Неужели Агат вдруг решил вспомнить Алмаза?
Берилл много думал о том, что сказал Агат. Как Алмаз смотрел за его наказаниями. Берилл предположил, что отец мог его заставлять, считать, что так воспитывает наследника, и это не значило, что Алмазу нравилось.
Агат пожал плечами. Не возражал.
— Я был маленьким, — сказал он. — Не помню деталей. Даже боли особо не помню. Только обиду, я не понимал этих наказаний. И того, почему мой старший брат так спокоен.
Берилл подозревал, Алмаз вряд ли мог что-то сделать. Но думать об этом всё равно неприятно. Берилл мог понять обиду Алмаза.
Впервые сам Берилл задумался, что его старший брат не был таким идеальным, каким стал казаться после смерти. Безусловно, благородный наследник империи, верный и добрый. Но в то же время именно Алмаз часто отмахивался от Агата, заявляя, что тот еще слишком маленький для «взрослых дел». Берилл этого не понимал, ему было интересно с Агатом. Но на самом деле, это благодаря Бериллу они дружили втроем.
А еще Алмаз был самым религиозным из них. Агат вообще не ходил в храм без необходимости. Бериллу тоже не нравился удушливый аромат благовоний — и он видел, как жрецы мучили Агата, поэтому не доверял им. Но Алмаз часто бывал в храме, постоянно цитировал Заветы добродетелей, и молитвы удавались ему лучше уроков фехтования.
Как-то раз Алмаз с тоской сказал, что если бы его жизнь не была предопределена с того момента, как он родился первенцем императора, он бы наверняка занялся наукой или ушел жрецом в храм.
Когда он заявил об этом отцу, тот взбесился. Алмаза он и пальцем не тронул, но нашел слова, которые смогли его обидеть. Это Берилл и Агат потом успокаивали брата и все втроем уснули в его покоях на большой кровати.
Алмазу тогда начали сниться странные сны. Он утверждал, что в них видит будущее — и его это страшно пугало. У Берилла не очень получалось успокаивать, он не находил слов, а вот Агату всегда удавалось.
Это началось незадолго до смерти Алмаза, так что Берилл почти позабыл.
— Могла бы предупредить, — проворчал Берилл, вернувшись к Ашнаре.
Он не сомневался, у кого Агат взял кусочки латмарана, а значит, Ашнара прекрасно знала, чем он там занимается.
Она изящно выгнула бровь:
— Зачем? Ты сам увидел и сократил время на разговоры.
— Но потратил его на ходьбу.
— Ладно, извини, мне стоило сказать. Но я не настолько хорошо соображаю в начале путешествия.
— Тебе удобно? — Берилл заколебался. — Я думал, алхимики привычны к дороге.
— Да, но с возрастом любые перемены воспринимаются всё сложнее.
Берилл молча смотрел, как слуги в стороне проворно подвешивали над разгоревшимся огнем котелки.
— Ты никогда не говорила, сколько тебе лет.
— Больше, чем тебе.
Они не поднимали этот вопрос. Всё, что связано с алхимией и природой Ашнары, она обсуждать не хотела и сразу четко это обозначила. Только сказала, что по правилам Круга их отношения запрещены и стоит держать их в тайне.
Ашнара любила рассказывать о том, что знала. Еще больше любила слушать Берилла. Причем, казалось, ее интересовало всё: не только как он управляет дворцовой гвардией или решает городские проблемы, но и что думает по тому или иному философскому вопросу, как оценивает исторические события. Берилл всегда радовался, что образованию принцев уделяли большое значение, а наставники заставляли думать и анализировать.
Сейчас Берилл перешел черту, но не мог сдержаться. Он хотел знать об Ашнаре больше. Знать всё.
Она поднялась со ступенек повозки и легко тронула его за локоть:
— Люди привыкли считать жизнь прожитыми годами. На самом деле, они не так важны.
— А что важно?
— Опыт. Знания. Я прекрасный алхимик и мне известны те области науки, о которых ты не имеешь представления. Мне приходилось распутывать клубки интриг при королевских дворах. И в то же время я ничего не смыслю в обычных человеческих отношениях, в этом у меня опыта меньше, чем у тебя. Так разве тут важно число прожитых лет?
Голос Ашнары звучал спокойно, но в то же время удивительно печально. Она взяла Берилла под руку, а он тихонько накрыл ее ладонь своею.
— Мы не можем уединиться, мой принц… но можем вместе пообедать. Расскажи мне о Ша’хараре.
— Ты знаешь больше меня.
— Из архивов алхимиков. Но расскажи легенды империи.
Ашнаре нравились истории. Она утверждала, что ей еще и нравится, как их рассказывает Берилл. Она прижалась чуть теснее, чем позволяли приличия.
— Расскажи, что вы думаете о бурях. Или о песках. О птицах в небе и ветре. Почему на некоторых лошадях вне повозок колокольчики? Они отпугивают местных духов?
Берилл улыбнулся:
— Мы не верим в духов. Колокольчик привязан к тонкой веревке меж лошадей, что идут с поклажей. Если с одной что-то случится, веревка легко рвется, колокольчик перестает звенеть.
— Ты уже ходил с караванами?
— Немного. И участвовал в стычках на границе. Я не провел всю жизнь во дворце.
Берилл отвел Ашнару к другому костру, который служил не для приготовления еды. Там собрались в основном воины, мелькнул и грезящий Кфар Шемет, а вот лекари и жрецы предпочли держаться от них подальше.
Тишлин заваривала в котелке травы для чая, и от него уже пахло чем-то приятным. Каэр суетился вокруг, одновременно пытаясь и помочь сестре, и что-то посмотреть на приборе. Пока Тишлин на него не шикнула, тогда Каэр отошел в сторону и начал расстилать карты и сверяться. Позже Тишлин сама принесла ему миску с похлебкой.
Слуги как раз подали еду Бериллу с Ашнарой, когда пришел Агат. От него пахло горьковатым дымом, но выглядел он весьма довольным. Вытянул ноги и тоже слушал, как Берилл рассказывал Ашнаре легенды о Ша’хараре и пустошах.
Ветерок ласково трепал волосы Берилла, костер потрескивал, а воины смеялись, что-то обсуждая. Позади всхрапывали лошади, а впереди, где не стояли повозки, виднелись холмистые пустоши до самого горизонта. Рядом сидели Агат с Ашнарой, и Берилл чувствовал запах травы, а похлебка казалась такой вкусной, какой не бывала и более изысканная еда во дворце.
— Может, ну его всё? — усмехнулся Агат. — В бездну потерянные города, останемся жить тут. Простор, природа…
— Вот сам и говори Каэру, что искать Ша’харар не будем.
Агат покосился на Каэра, которые сидел прямо на земле, между карт, и не отрывал от них взгляд, даже пока ел.