Он вздохнул, сейчас сидя верхом на приземистой лошадке. Скользнул взглядом по каравану и остановился на повозке Ашнары. Она совершала какие-то сложные действия с зельем, которые не позволялось видеть посторонним. «Высшая алхимия», сказала она.
Они с Бериллом оставались наедине в этом путешествии, да и внутри самой повозки Агат мог наконец-то воочию увидеть, какие взгляды они друг на друга бросали. Когда он снова помогал Ашнаре, держа колбы с ингредиентами, названий которых даже не знал, Агат тихо спросил:
— Алхимикам запрещены отношения?
Он видел, как Ашнара замерла, потом продолжила вливать рубиновую жидкость в сиреневую и сказала как будто совершенно спокойно:
— Запрещены. Считается, они отвлекают от нашей главной задачи. От знаний.
— Зачем знания, если вас лишают эмоций?
— Никто не заставляет. Это выбор, на который мы пошли сами.
— А если ты нарушишь правила?
На губах Ашнары мелькнула тень улыбки:
— Уже нарушаю.
— Я имею в виду, если твои алхимики узнают?
— Меня выгонят из Круга.
— И что это будет значить?
— Никакого доступа к знаниям алхимиков. Меня лишат всего, что составляет мою сущность.
— Но… может… ну, иногда же есть вещи, которые стоят того. Неужели никто из алхимиков не уходил?
— Уходили, конечно. За это не убивают. Я сама знала алхимика, которая влюбилась и добровольно покинула Круг.
Что-то в тоне Ашнары дало понять Агату, что ничем хорошим эта история не закончилась. Но если никакого физического наказания не следует, что такого могло произойти? Агат не отличался терпением:
— Что случилось?
— Сначала всё шло неплохо. А потом она возненавидела мужа. Потому что из-за него ее жизнь стала бессмысленной. Она не могла заниматься своим любимым делом.
— Есть же и другие…
— Конечно. Но если ты алхимик сотни лет, а потом это отбирают? Это как если бы ты посвятил всю жизнь грёзам, а после их забрали. Это как отобрать часть тебя. Значительную.
Агат мог это понять, но больше его зацепили другие слова. Он даже дрогнул и плотнее перехватил колбу. Не хватало еще разлить. Прочистив горло, спросил:
— Сотни лет?
— А ты считаешь, сколько мне?
— Не думаю, что хочу знать, — пробормотал Агат.
— В этом состоит другая проблема. При посвящении в алхимики мы не только приносим обеты. Мы принимаем зелье, которое позволяет не стареть и жить долго, чтобы накапливать знания. Меня легко убить, как обычного человека. Но вообще-то я могу жить бесконечно долго. А Берилл будет стареть.
— Ничего себе зелье…
— Соединение алхимии и магии. Осколок древних знаний Гленнохарской империи.
Если они могли творить подобные вещи, что же может скрываться в их библиотеке, в Ша’хараре? Но больше Агата заботило другое:
— Но можно ведь создать свое противоядие?
— Некоторые пытались. Его не существует. Действие зелья необратимо.
Ашнара взяла из рук Агата колбу и стала осторожно вливать ее содержимое в маленький котелок. Агат догадывался, что ответ ему не понравится, но всё равно спросил:
— Что случилось с той твоей знакомой?
— Она возненавидела мужа, но одновременно с этим по-прежнему его любила. А потом он начал стареть, и это оказалось последней каплей. В тот день, когда он умер, она убила себя.
История девушки закончилась трагично. Но Агат верил, что у Ашнары будет иначе. Пока не представлял, как именно, но надеялся, она не разобьет сердце Бериллу.
***
Пустоши вокруг расстилались, покуда хватало глаз. В первый день они приводили Агата в восторг, но к пятому приелись. Они обладали собственной суровой красотой, но когда пейзаж казался неизменным, Агат не мог отделаться от ощущения, что их караван тоже попал в какой-то бесконечный сон, где дни идут по кругу, и так и будут идти вечно, потому что люди тоже приняли какое-то странное зелье.
Тряхнув головой, Агат подумал, что стоит меньше слушать сказок о магии и проклятиях. Тем более, когда тут рядом вполне реальные истории.
Агат нашел взглядом Берилла, тот скакал впереди вместе с Каэром. Последний выглядел усталым, но неизменно воодушевленным. Тишлин день назад приходила к Ашнаре, чтобы попросить зелье для сна, как раз для брата.
— Он настолько взбудоражен, что с трудом засыпает.
Сейчас он что-то рассказывал Бериллу, тот слушал спокойно. Скорее всего, слишком погруженный в свои мысли, а Каэр всё равно говорил об одном и том же по кругу.
Агат хотел бы помочь брату. Провести рукой и смахнуть яд с его костей, чтобы он не путался в реальности, спал и не мучился головными болями. Но сделать это не в его силах. Возможно, когда настоится зелье Ашнары.
В собственной истории Агат вообще оказался на удивление бесполезным. Он не мог помочь брату, только стискивал кулаки, когда наказывал отец, а его собственные таланты состояли исключительно в том, чтобы мешать творить грёзы. Даже в делах он оставался всего лишь вторым принцем. Здорово, конечно, восстановить шпионов, но на так-то он всегда на подхвате. В тени просто потому, что ему нечего делать на солнце.
Возможно, когда Берилл избавится от яда и сам засияет в полную мощь, Агат окажется недостаточно хорош для него. Со своей проклятой кровью и горячкой вместо нормальной магии.
— Я знаю это выражение лица. Принц Агат погрузился в раздумия, которые точно не несут ничего хорошего.
Кфар Шемет поравнялся с Агатом и смотрел на него с усмешкой. Агат фыркнул:
— Размышляю о будущем. Мы почти пришли и Ша’харар должен быть близко.
— Если найдем его.
— Не веришь в наше предприятие?
Кфар пожал плечами. Прищурившись, он смотрел вперед, крепко ухватив поводья. В седле он держался не так хорошо, как аристократы, но не жаловался.
— Жизнь научила меня ничего не принимать на веру, — сказал Кфар. — Всё может быть не таким, как кажется, пока не разберешься. Как в плохую, так и в хорошую сторону. Люди, поступки, события. Даже нахождение Ша’харара может быть как хорошим, так и плохим.
Агат помолчал, не уверенный, стоит ли говорить о грезящих. Кфар всегда охотно давал ученику новые знания, тем не менее четко оберегал тайны магов. Порой Агат почти физически ощущал стену, за которую ему не позволяли соваться. Во многом, конечно, из-за низкого ранга. Он подозревал, в основном из-за того, что он принц. Грезящие любили свою независимость от аристократии и не хотели изменять принципам.
Но сейчас проблемы орихалка касались всех.
— Грёзы ведут себя нестабильно, — всё-таки начал Агат. — Орихалк плохо держит. Император надеется, что мы отыщем решение проблемы в древних знаниях. А на что надеются грезящие?
— Почему ты думаешь, что мы придаем значение кучке камней и пыли?
— Потому что здесь трое из вас. И ты. Я знаю, что среди грезящих ты второй после Келнара Данокара.
Кфар молчал, и Агат решил, что так и не дождется ответа… неожиданно наставник негромко рассмеялся.
— Ты наблюдательный для принца, Агат. Мы оберегаем свои тайны, но ты слишком грезящий, чтобы не видеть однозначных вещей.
На миг Агата затопила гордость: наставник почти что сказал, он один из них. Почти! Усилием воли Агат заставил себя вернуться к теме разговора. Он оказался прав. Его наблюдения в Обители грёз не прошли даром.
Магов не так много. То, что они послали с экспедицией трех и одного из самых мощных в империи — да, это явно знак того, что они заинтересованы в исходе.
— Первый среди грезящих согласен с императором, — сказал Кфар Шемет. — Будто бы в библиотеках Ша’харара могут найтись ответы. Ты же и сам прекрасно понимаешь, всё взаимосвязано. С грёзами какая-то проблема, поэтому и орихалк их не держит.
— А что думаешь ты?
— Вряд ли ответ принесут на блюдечке. Возможно, если мы его отыщем, он нас не устроит.
Агат нахмурился:
— Думаешь, всё настолько плохо?
— У меня есть предположение. Всё в нашем мире циклично, смерть и перерождение, смена времен года. Магия тоже может быть циклична, и сейчас наша угасает. Чтобы исчезнуть совсем или вновь взойти.