Скинув пропитанную пылью и потом одежду, Берилл принял ванную, побрился и облачился в чистый новый мундир.
Агат ждал его перед кабинетом императора. Внешне спокойный, тоже успевший привести себя в порядок и переодеться, но Берилл видел, как брат нервно сцепляет и расцепляет пальцы.
Кабинет императора был выдержан в тусклой охряной цветовой гамме. У окна стоял огромный стол, вырезанный из цельного куска камня и заваленный документами. Украшения не изобиловали, изящно вплетаясь золочеными подсвечниками и тяжелыми тканями. На стене красовалась яркая и детализированная мозаика Гершаланского сражения. Одна из первых побед нынешнего императора, которую он приказал запечатлеть на стене своего кабинета.
Сам Рубин сидел за столом и не поднялся при виде сыновей, только глянул на них из-под бровей.
Крепкий, мускулистый, в темном мундире с золотым шитьем — император любил напоминать, что его правление построено на военной мощи. Грубые и жесткие черты лица, рано поседевшие волосы. Больше всего пугали его глаза — хищные, с тяжелым взглядом.
Берилл ненавидел, что унаследовал их.
Оба принца одновременно приложили руки к груди и преклонили колено как знак глубокого уважения и покорности.
— Докладывайте, — бросил император.
Они поднялись, и Агат начал коротко и по делу отчитываться, не упуская ничего, но и не вдаваясь в детали. Берилл стоял молча и заметил, как Агат переступает с ноги на ногу, будто ему неуютно. Вряд ли он плохо себя контролировал… сначала Берилл подумал, что возвращается горячка, но потом понял.
Кабинет император напичкан орихалком. Не только печать на его пальце, но и предметы на столе, артефакты… даже в мозаике орихалковые кусочки, наверняка с какими-нибудь вплетенными чарами.
Агат избегал грёз, а здесь всё ими пропитано! Берилл невольно сжал кулаки. Отец не мог не знать. Скорее всего, даже не подумал.
К счастью, уточняющие вопросы Рубина звучали коротко и нечасто, Берилл тоже молчал, надеясь, что скоро принцы смогут уйти.
Агат сбился.
Берилл замер: это плохо, очень плохо. По-прежнему сидевший за столом император в нарочитом удивлении вскинул бровь. Он терпеть не мог вот такие… несовершенства.
Тяжело сглотнув, Агат попытался продолжить, но Берилл почти сам ощущал, как на брата давят орихалковые грёзы. Он хотел сам рассказать, но император жестом велел замолчать. Неторопливо поднялся, нависая над столом.
Покачнувшись, Агат чуть не рухнул, но Берилл успел подхватить его. Даже через плотную ткань мундира он чувствовал, что жар Агата вернулся.
Рядом стояла маленькая кушетка, и Берилл усадил на нее Агата. Обернулся, сам не зная, что хочет сказать отцу, но император уже поднялся из-за стола. Его лицо оставалось таким же мрачным и непроницаемым, как и всегда.
— Что за представление?
От спокойного тона даже Бериллу стало не по себе.
— Простите, ваше величество, — пробормотал Агат, не поднимая головы. — Я виноват…
— Ни в чем ты не виноват! — Берилл повернулся к отцу. — Ему нужно отдохнуть.
— Ему нужно научиться быть принцем.
Агат, кажется, пришел в себя, потому что буквально подтолкнул Берилла в сторону выхода из кабинета:
— Поговорим позже.
Так уверенно, что Берилл даже сделал несколько шагов по направлению к двери, но потом замер и нахмурился. Он плохо понимал, что происходит, но прекрасно знал, что их отец суровый и не терпящий слабости человек.
— Когда-то проклятая дашнаданка соблазнила меня, — сказал император. — Но я надеялся, ее сын станет лучше. А ты решил устроить драматичное представление. Думаешь, так можно скрыть, что вы ничего не нашли?
Берилл аж задохнулся от возмущения:
— Мы нашли Ша’харар!
— Пока вы нашли руины с парой пыльных книг. О чем они?
— Ученые занимаются.
— То есть вы не знаете. Возможно, в этих руинах ничего нет.
Император говорил так уверенно, что на миг даже Берилл засомневался. Вообще-то они и правда нашли несколько помещений с книгами, но уехали, оставив Ашнару, Каэра и ученых. Не исключено, что никаких полезных сведений не только об орихалке, но и вообще, там не будет.
Для Берилла это было не так важно. Но отец поворачивал всё, будто это неудача принцев.
Агат сидел, дрожа и не поднимая головы, а Берилл некстати вспомнил, что подчинение чужое воле — тоже один из пяти пороков. Почему Агат не возразит? Почему молча терпит унижение? Его магия открыла двери города, но об этом Агат даже не упомянул, будто не считал важным. Не возразил, когда отец буквально обвинял его сейчас во вранье и в том, что он изображал, как ему плохо!
Внутри Берилла клубился гнев. Почему Агат подчиняется?
— Ты разочаровал меня, Берилл, — коротко бросил император. — Я ожидал подобного от Агата, но не от тебя.
Простые слова почему-то ударили больнее, чем мог предполагать Берилл. Ему казалось, он взрослый и самостоятельный, не зависящий от чужого мнения. Он принц, в конце концов! Наследник империи. Но сейчас ему стало обидно, как будто он снова маленький мальчик, который растет без матери и жаждет одобрения отца.
Для которого никто и никогда не будет идеальным.
Агат сжался, и Берилл понял, почему он не возражал. Он с таким сталкивался не впервые, как Берилл, а постоянно. С этими нахмуренными бровями отца, который не забывал напомнить младшему принцу, что он недостоин. Примерно всего.
И всё-таки Берилл не ожидал. Не мог поверить, хотя видел. Отец подошел к сидевшему, сжавшемуся Агату и, не останавливаясь ни на миг, крепко ударил его. Голова Агата дернулась, но сам он не издал ни звука.
Запоздало Берилл понял, что император может использовать не только прут, чтобы оставлять шрамы на спине. На самом деле, его он брал в исключительных случаях.
— Эй!
Берилл сделал несколько шагов к отцу, сам не зная, чего хочет. Агат поднял голову и посмотрел на него со страхом. Сейчас он не был принцем, который чувствовал магию в древнем городе. Он тоже был мальчишкой, который не мог ответить императору и знал, что всегда будет недостаточно хорош.
— Берилл… прошу тебя… уйди.
Он не хотел, чтобы Берилл смотрел. Не хотел еще одного брата, стоявшего в стороне.
Берилл никогда не был хорошим с точки зрения жрецов. Потому что пятый порок — гнев. Он мог захватывать, завладевать.
Император поднял руку, то ли желая снова ударить, то ли еще что, но Берилл перехватил. Взгляды отца и сына скрестились и вряд ли бы хоть один из них уступил.
— Смеешь перечить мне? — тихо спросил Рубин. — Никто не смеет. Я твой император.
— Ты мой отец. Ты наш отец.
Берилл не сразу понял, что произошло. Вот он смотрит на отца, а вот свободная рука того уже взметнулась и крепко приложила его в ухо. От неожиданности Берилл отшатнулся, отпустив императора. В голове зазвенело, но тут же прошло. И в звенящей тишине Берилл отчетливо услышал слова.
— Не смей. Его. Трогать.
Агат поднялся. В его голосе звучала затаенная, рокочущая в земле ярость. Пыль древних гробниц. Обещание боли. Ненависть. Агат терпел такое отношение к себе, но когда увидел подобное по отношению к брату, Берилл почти физически почувствовал, как внутри Агата что-то сорвалось.
Берилл никогда не был чувствительным к магии. Он наблюдал за грёзами со стороны, но ничего такого не ощущал. Да, порой сильные орихалковые вещицы вызывали что-то вроде дрожи на кончиках пальцев, но так бывало у всех людей.
В этот момент Берилл ощущал магию брата. Это не было грёзами. Что-то другое. Сильное, мощное и опасное, как обоюдоострый клинок, распустивший крылья, чтобы снести всё вокруг.
Берилл ощущал эту силу, которая наконец-то перестала гореть внутри Агата. Она вырвалась из него, подчинилась, ластясь к рукам, и последовала приказу.
Император отшатнулся, захрипел, схватившись за горло и выпучив глаза. Как будто не мог дышать. Или, скорее, как будто жар проник в его собственное тело, заставил кровь бурлить. Сделав несколько шагов назад, император упал на колени. Хрипя, он отпустил горло и схватился за грудь.