Элрик улыбнулся и ответил отказом.
— Через три дня, — сказал он. — Три или больше.
— Три дня! Но к тому времени в Имррире станет известно о наших планах! — заговорил толстый осторожный Фадан.
— Я сделаю так, чтобы флот не был обнаружен, — пообещал Элрик. — Сначала мне нужно побывать в Имррире и вернуться.
— Ты не успеешь за три дня даже на самом быстром корабле, — удивленно произнес Смиорган.
— Я прибуду в Грезящий город меньше чем через день, — тихо, но с твердым выражением в голосе сказал Элрик.
Смиорган пожал плечами.
— Если ты так говоришь, я тебе верю. Но что за необходимость посещать город перед атакой?
— Я испытываю некоторые угрызения совести, граф Смиорган. Но можешь не беспокоиться — вас я не предам. Я сам возглавлю наступление — в этом не сомневайтесь. — Мертвенно-бледное лицо Элрика освещалось призрачным светом очага, его красные глаза горели. Тонкая рука императора уверенно покоилась на рукояти рунного меча. Дыхание его словно бы участилось. — Дух Имррира пал пять веков назад, а вскоре настанет и его окончательное падение! Мне нужно вернуть один старый должок. Это единственная причина, по которой я вам помогаю. Вам известны те два условия, которые я поставил: вы должны сровнять город с землей и не причинить никакого вреда одной женщине и одному мужчине. Я имею в виду моего кузена Йиркуна и его сестру Симорил…
Тонкие губы Йариса сделались неприятно сухими. Его нетерпеливость объяснялась главным образом ранней потерей отца. Старый морской король умер, оставив юного Йариса владыкой своих земель и флотов. Йарис вовсе не был уверен, что способен управлять таким огромным королевством, какое ему досталось, а потому пытался демонстрировать больше уверенности, чем в нем было на самом деле.
— И как же нам спрятать флот, господин Элрик? — спросил он.
Мелнибониец выслушал вопрос.
— Это я беру на себя, — пообещал он. — Я покину вас в том числе и ради того; чтобы заняться этим вопросом, но все ваши люди сначала должны сойти на берег. Ты проследишь, чтобы это было выполнено, Смиорган?
— Да, — сказал коренастый граф.
Они с Элриком вместе вышли из зала, оставив пятерых у огня — пятерых, которые в нагретом воздухе зала чувствовали ледяное дыхание судьбы.
— Как же он собирается спрятать целый флот, если даже мы, зная этот фиорд как пять своих пальцев, не смогли отыскать укрытия? — недоуменно сказал Дхармит из Джаркора.
Никто ему не ответил.
Они пребывали в состоянии нервного, напряженного ожидания, огонь в очаге уже не пылал, а вяло горел и скоро погас совсем. Наконец вернулся Смиорган, шумно шагая по дощатому полу. Он принес с собой атмосферу какого-то нестерпимого ужаса — это была почти осязаемая аура. Дыхание графа было тяжелым, и мощные, мучительные судороги сотрясали его тело.
— Ну так что, спрятал Элрик флот? Что он там такое сделал? — нетерпеливо спросил Дхармит, сознательно не обращая внимания на тяжелое состояние Смиоргана.
— Спрятал. — Больше Смиорган ничего не сказал, и голос его прозвучал слабо, как голос больного, страдающего от жара.
Йарис выглянул за порог, пытаясь выяснить, что происходит на берегах фиорда. Но увидел только пламя многих костров. Ни силуэтов кораблей, ни мачт, ни такелажа — ничего этого он не заметил.
— Слишком сильный туман, — пробормотал он. — Не могу понять, есть там корабли или нет. — Тут рот его открылся от изумления — из вязкого тумана показалось белое лицо.
— Мои приветствия, господин Элрик, — пробормотал он, заметив капельки пота на застывшем в напряжении лице мелнибонийца.
Элрик на негнущихся ногах прошел мимо него в зал.
— Вина! — потребовал он. — Я сделал то, что обещал, и далось это мне нелегко.
Дхармит достал кувшин крепкого кадсандрийского вина и трясущейся рукой налил его в резной деревянный кубок. Не говоря ни слова, он передал кубок Элрику, и тот его в момент осушил.
— Я должен поспать, — сказал Элрик, вытягиваясь в кресле и заворачиваясь в зеленый плащ. Он закрыл усталые малиновые глаза и в полном изнеможении погрузился в сон.
Фадан поспешил к двери и закрыл ее на тяжелую щеколду.
Никто из шестерых толком этой ночью не спал, а утром оказалось, что дверь отперта и Элрик исчез. Выйдя наружу, они оказались в таком густом тумане, что потеряли друг друга из виду, хотя были один от другого не дальше чем в двух-трех футах.
Элрик, широко расставив ноги, стоял на гальке узкой береговой полосы. Он смотрел на горловину фиорда, с удовлетворением отмечая, что туман сделался еще гуще, хотя клубился лишь над гладью воды, укрывая многочисленный флот. В других местах воздух был чист, а в небесах светило бледное зимнее солнце, высвечивая черные зубцы скал, что нависали над берегом. Перед ним с унылым однообразием набегали на берег волны, напоминая грудь дышащего морского чудовища, — прозрачные, со стальным отливом, они играли бликами на холодном солнце. Элрик тронул рельефные руны на рукояти своего Черного Меча. Упрямый северный ветер надувал парусом широкие складки его темно-зеленого плаща, и плащ полоскался на его высокой гибкой фигуре.
Альбинос чувствовал себя лучше, чем минувшей ночью, когда он потратил все свои силы, вызывая туман. Элрик был неплохо искушен в искусстве практической магии, но у него не было того резерва энергии, каким владели императоры-чародеи Мелнибонэ, когда правили миром. Его предки передали ему свои знания, но не свою необыкновенную жизненную силу, и он не мог воспользоваться многими из чар и секретов, которыми владел, поскольку не имел запасов сил, ни душевных, ни телесных, необходимых для воплощения этих чар и секретов в жизнь. И при этом Элрику был известен еще только один мелнибониец, который мог сравниться с ним в колдовских познаниях, — его кузен Йиркун.
Пальцы Элрика крепче сжали рукоять меча, когда он вспомнил о своем кузене, который дважды предал его. Но Элрик заставил себя сосредоточиться на своей первостепенной задаче — заклинаниях, способных помочь ему в его путешествии на остров Драконов, единственный город которого, Имррир Прекрасный, был целью нападения морских владык.
К берегу была причалена небольшая лодчонка Элрика — суденышко надежное и гораздо более прочное, чем это могло показаться на первый взгляд. Затаившееся море с отливом оставляло вокруг клочья морской пены, и Элрик, глядя на эту картину, понял, что у него почти не осталось времени, чтобы прибегнуть к задуманному колдовству.
Тело его напряглось, он выкинул все посторонние мысли из головы, вызывая сокровенные знания из темных глубин души. Тело его раскачивалось, взор был устремлен вперед, но глаза ничего не видели, вытянутые руки подергивались, рисуя в воздухе нечестивые символы; он начал говорить свистящими звуками, речь его лилась монотонно. Постепенно высота его голоса нарастала, напоминая едва слышимые порывы далекого штормового ветра по мере их приближения. Внезапно голос резко взмыл вверх, и небеса услышали вой, а воздух начал дрожать и колебаться. Стали вырисовываться неясные очертания, которые все время двигались, метались вокруг тела Элрика, и тот неуверенно двинулся в направлении лодки.
В голосе его уже не было ничего человеческого, он превратился в безостановочный вой, призывание элементалей воздуха — сильфов бризов, шарнахов, живущих в бурях, х'Хааршанов, созданий ураганов; смутные и бесформенные, они крутились вокруг Элрика, отвечая на его призыв о помощи, произнесенный словами его праотцов, которые много веков назад заключили немыслимый договор с элементалями, дабы заручиться их поддержкой.
Все также неуверенно, на негнущихся ногах Элрик вошел в лодку, и его руки автоматически подняли парус и закрепили его. Вдруг из спокойного моря появилась огромная волна — она поднималась все выше и выше и наконец нависла над суденышком. Огромным валом вода обрушилась на лодку, подхватила ее и понесла в море. Элрик, сидевший с невидящим взором на корме, продолжал страшное заунывное пение, а духи ветров надували паруса и несли лодку все скорее и скорее, как не может двигаться ни один корабль смертных. И все это время воздух вокруг лодки полнился оглушающими жуткими визгами освобожденных элементалей, потом берег исчез за горизонтом, и теперь с лодки можно было увидеть только бескрайнее море.