Могучий пульс огромного города ощущался уже за десятки километров от ею центра. Тихий гул этого биения жизни волнами вливался в моё сердце, переполненное ощущением радости бытия. Вероятно, слово «Москва» для угнетённых народов XX века звучало, как песня о золотом веке человечества, озаряющая мрачную ночь империализма и колониализма.
Центр города угадывался легко: там возвышалось гигантское здание Всемирного научно-технического совета. Верхняя часть здания на высоте двух километров заканчивалась двухсотметровыми статуями Маркса, Энгельса, Ленина и Труженика Освобождённого Мира. Ночью статуи освещались изнутри и были видны за сотни километров. Сколько раз, возвращаясь из межзвёздных экспедиций, я ещё издали приветствовал великих предвестников нового мира. Трасса орбитальной ракеты, на которой я долгое время летал, проходила севернее Москвы на высоте ста километров. И первое, что возникало на фоне погружённой в ночь Земли при приближении к космодрому, была источающая потоки света фигура Владимира Ильича Ленина, вдохновенно устремлённая в будущее. ЛЕНИН! Провозвестник и строитель нового мира, слившийся в нашем сознании с величественным образом революционного прибоя миллионных масс: так изобразил его гениальный художник в огромной картине на стене Пантеона Бессмертия. ЛЕНИН! Самый удивительный человек той переходной эпохи, отец всех тружеников Земли, каким он и был в сознании людей XX века, его современников, величайших счастливцев человеческой истории. И каждый раз сердце наполнялось гордостью: Ленин, деяния которого принадлежат всем будущим временам, — мой земляк!
…Движущиеся многоярусные тротуары бесшумно и быстро несли меня к ансамблю воздушных зданий, утопающих в море растительности — к Центральному парку отдыха. Прежде чем показаться на глаза великому учёному, перед которым в глубине души испытывал непонятную робость, я решил побродить по парку, чтобы собраться с мыслями.
…Удобно расположившись в лёгком кресле восьмого яруса движущихся тротуаров, я опять стал думать о предстоящей встрече с академиком. Дыхание жизни могучей столицы Труда и Свободы охватывало меня со всех сторон. Наш ярус начал плавно огибать фасад грандиозного здания Экономического Совета Земли. По его карнизу неоновым светом вспыхивали огромные буквы: «Юноши и девушки Земли! Ваши воля, разум и труд нужны там, где идёт великая битва народов с суровой природой! Все — на покорение льдов Арктики и Антарктиды! Превратим ледяные пустыни в цветущий сад!» Это был пламенный призыв эпохи. Как жаль, что я не мог принять участие в его осуществлении, поглощённый работой в Космосе!
Но вот, наконец, и Академия тяготения. Я перешёл с восьмого яруса на эскалатор, перевозивший пассажиров вниз, на улицы, и очутился у подножия здания. С некоторым смущением вошёл я в просторный вестибюль академии, где меня встретили золотые бюсты Ньютона и Эйнштейна, установленные по бокам широкой, как приморская терраса, мраморной лестницы главного входа. Справочный экран указал мне, где найти Самойлова. Дверь его комнаты была приоткрыта.
Передо мной был академик Самойлов. Если бы я мог тогда знать, сколько испытаний выпадет нам с ним в бесконечных скитаниях по Вселенной!…
Да, мы израсходовали восемьдесят процентов топлива и ещё очень далеки от цели. А большую скорость развить нельзя: не позволяют чудовищно сильные поля тяготения, окружающие нас со всех сторон. Вот и «сегодня» меня разбудил тревожный всё нарастающий вой прибора. Все экраны астротелевизора вспыхнули ослепительным иссиня-фиолетовым светом причудливых оттенков. Потом три экрана мгновенно потухли. Я со страхом, ничего не понимая, смотрел на призрачно-фиолетовое лохматое светило, неведомо откуда взявшееся.
Словно небесный великан взглянул на нас своим огромным зловещим оком. Видимый диск звезды был в десятки раз больше солнечного, наблюдаемого с Земли. В довершение всего светило увеличивалось, распухало на глазах. Во все стороны от него тянулись огромные газовые струи.
— Вспышка Сверхновой! — воскликнул Самойлов. Он был явно взволнован.
О сверхновых звёздах я знал лишь по учебникам астронавигации, где о них вскользь упоминалось, и не придал большого значения волнению академика. Временами часть поверхности звезды мутнела, заволакиваясь клубящимися газовыми вихрями, и казалось, что звезда подмигивает нам.
С трудом разбираясь в необычном узоре созвездий, я всё-таки определил, что астролёт на пути к созвездию Змееносца. Это было утешительно: мы не слишком уклонились от недавно намеченного Самойловым пути. Значит, всё в порядке?./ И я вопросительно повернулся к учёному.