Противоположная стена, тоже ячеистая, служила информарием: там в сотнях выдвижных ящиков хранились микрофильмы, в которых были собраны важнейшие достижения современной человеческой культуры, науки и техники. Достаточно было вложить микрофильмы в проективный автомат, как на экране появлялись тексты научных книг, изображения приборов в сопровождении голоса комментатора, цветные картины великих мастеров живописи, художественные фильмы или концерты выдающихся артистов.
Снизу из стены выдвигались две складные койки.
Посреди салона стоял круглый стол с креслами.
Дверь из салона вправо вела в лабораторию, до отказа заполненную приборами, установками, инструментами. В стены салона были ввинчены портреты великих ученых, открытия которых позволили человечеству завоевать Космос. Среди них были Лобачевский, Лорентц, Циолковский, Эйнштейн. Тут я вспомнил, что у меня есть небольшой портрет Лиды, и решил повесить его в лаборатории.
Дверь налево вела в анабиозную комнату. Там были смонтированы две анабиозные ванны. В старых конструкциях анабиозных ванн применялся обычный переохлажденный физиологический раствор с довольно грубой дозировкой излучений, что не позволяло находиться в них более пяти лет кряду без обновления среды. В наших ваннах применялся особый анабиозный раствор, в состав которого входил дейтерий. Живительные свойства дейтерия были известны еще в 50-х годах XX века, но лишь совсем недавно люди научились точно дозировать его микрорастворы. Дейтерий как бы «консервирует» организм человека на той стадии, в которой его застал. «Проспав» в дейтериевой ванне пятьдесят — сто лет, мы постареем не более чем на два — три года. Особые излучения, пронизывая ванны, вызывают резонанс колебаний атомов дейтерия и микроструктур тела, обеспечивая сохранение всех функций организма. Реле времени, соединенное с радиевыми часами, по мере надобности будет включать автомат пробуждения астронавта, лежащего в анабиозе.
При прежних кратковременных полетах мне не приходилось сталкиваться с устройством такого рода, и я спросил академика:
— Верно ли сработает реле времени? Выведет ли оно нас из состояния «вечного сна»?
— Думаю, что да, — коротко ответил Самойлов.
Я недоверчиво покачал головой. Инженер электрофизиолог, сопровождавший нас, рассмеялся.
— Все выверено, — успокоил он меня. — Можете хоть сейчас испытать на себе.
Мы продолжали осмотр. Ближе к носовой полусфере ракеты располагалось важнейшее помещение корабля — небольшая Централь управления, точнее говоря, штурманская рубка с огромным, как концертный рояль, пультом управления и широким экраном астротелевизора. Вместо обычных иллюминаторов служили радарные и инфракрасные локаторы. «Здесь мое будущее рабочее место», — подумал я, с удовлетворением разглядывая приборы. Центральную часть пульта занимал искатель траектории — электронный прибор, соединенный с вычислительной машиной. Он имел небольшой экран, на котором электронный луч во время полета ракеты непрерывно рисует траектории пути — вычисленную и действительную.
Траектории автоматически проецируются на подвижную звездную карту. Пока траектории совпадают, прибор поет ровную мелодию. Но как только траектории расходятся, искатель тотчас издает тревожный сигнал и автоматически включает электронную машину, которая тут же вычисляет поправку и дает команду роботу, управляющему двигателем.
Всю правую сторону рубки занимал УЭМК — Универсальный Электронный Мозг для космических кораблей. Его панель сверкала множеством разноцветных индикаторных лампочек.
Академик Самойлов, в начале осмотра лаконичный и джентельменски сухой, заметно подобрел, видя мое восхищение астролетом. Он подошел ко мне, похлопал по плечу и одобрительно произнес:
— Вот, кажется, и все… Пойду к диспетчеру: надо согласовать последние детали завтрашнего старта. А ты, если хочешь, оставайся. Заодно еще раз проверишь действие автомата, создающего микроклимат. Привыкай к астролету… считай, что мы уже в пути.
Но и без его советов я понимал, что теперь надо привыкать. Об экспериментальном полете гравитонной ракеты без людей, который планировался раньше, сейчас не могло быть и речи: это было бы фантастически дорогое удовольствие! Из разговора инженеров-атомников, случайно услышанного вчера, я узнал, что из-за строительства «Урании» и необходимости «наработать», как они выразились, двадцать шесть тысяч тонн гравитонов пришлось резко свернуть монтаж пяти новых спутников Земли, всех межзвездных ракет, заложенных на верфях Титана, спутника Сатурна, и временно прекратить «отапливание» полярных областей термоядерными солнцами. Гравитонный запас ракеты и нейтронит стоили гораздо больше, чем военные издержки в последних в истории человечества мировых войнах XX века.