Хрулеев прошел мимо валуна, и за камнем обнаружилась небольшая заболоченная полянка. Сосны здесь почему-то не росли, лишь низкий кривой кустарник. Земля под ногам жадно чавкала, и в ней попадалось какое-то каменное крошево. Хрулеев поднял из черной грязи камень странной плоской формы и убедился, что это кусок какой-то давно рассыпавшейся постройки. Видимо, тысячелетие назад здесь была финская деревня.
На дальнем краю полянки возле очередного красноватого ручья что-то темнело среди мха. Хрулеев подошел ближе и увидел, что это грибы. Коричневые, со светлой ножкой и острой шляпкой. Не поганки. Грибные шляпки маслянисто блестели.
Хрулеев попытался подумать, хотя это было трудно, его мысли стали тяжелыми и казались материальными физическими объектами вроде камней. Так всегда бывает у изможденных голодом.
Хрулеев в последний раз ходил за грибами еще в юности, с дедушкой. Жена Хрулеева Катя всегда предпочитала русской культуре скандинавскую, поэтому, как и большинство европейцев, полагала походы за грибами бессмыслицей, а грибы считала едой времен войн и голода, которую стыдно жрать в мирное время. Поэтому с женой и дочкой Хрулеев по грибы ни разу не ходил. Сейчас он мучительно пытался вспомнить, что это за грибы, и съедобны ли они.
Тотошка тем временем подошла к грибам и понюхала их, но есть не стала, даже не лизнула. Вместо этого она тяжело улеглась на мох, больше никак не реагируя на грибы. Хрулеев не знал, как интерпретировать подобное поведение собаки. Впрочем, Тотошка ведь тоже ни разу в жизни не ходила по грибы, так что вряд ли можно полагаться на ее мнение.
Насколько Хрулеев помнил, его дедушка вроде бы таких грибов никогда не собирал, хотя и не называл их ядовитыми. Есть Хрулееву совсем не хотелось, его желудок уже давно переваривал сам себя. И тем не менее, так и не найдя в своей изможденной памяти ничего полезного, Хрулеев стал жрать грибы, прямо сырыми.
Он отрывал грибы у самого основания тонких ножек и пихал их себе в рот целиком, потом торопливо жевал, подавляя тошноту. Грибы были совершенно безвкусными, лишь с легким ароматом плесени. Хрулеев съел совсем мало, большая часть грибов осталась нетронутыми. Увидев, что хозяин ест, Тотошка тявкнула.
— Жри, — коротко сказал ей Хрулеев, указав на грибы.
Но она не стала, хотя продолжала клянчить, видимо полагая, что хозяин ест не грибы, а что-то другое.
Поев, Хрулеев напился из ручья и продолжил свой бессмысленный путь, валун и полянка со следами древнего селения остались позади. Никаких сил после пищи у Хрулеева не появилось, он также ковылял, часто останавливаясь, дышать было тяжело, голову слева дергала боль. Разве что тошнота чуть улеглась.
Буря над лесом тем временем усиливалась. Сосны все шумели, даже одноухий Хрулеев слышал, что их стволы начали громко и тоскливо скрипеть. Становилось все холоднее.
Ветер сорвал кривую сосновую ветку и она упала на землю позади Хрулеева, чуть не зашибив собаку. Небо теперь было не серым, а молочно-белым. Зима.
На зачарованный лес опускалось нечто странное и тревожное. Еще одна оторванная ветка упала с громким треском где-то далеко впереди. Сосны все шумели, скрипели, волновались, как в предсмертной агонии.
Хрулеев вдруг остановился. Еще один гриб. Только на этот раз другой. Большой рыжий моховик под сосной. Многовато грибов для этого времени года. Впрочем, какое сейчас время года? Хрулеев не помнил.
— Сейчас же осень? — спросил Хрулеев у Тотошки.
— Скорее зима, — ответила овчарка.
— Хм... — задумался Хрулеев, — Многовато грибов для зимы. Тебе не кажется это странным, Тото?
— Я ебу что ли? — удивилась Тотошка, — Я вообще-то псина. Я не слишком понимаю в грибах и календарях.
— И все же странно...
— То есть, моховик под сосной — это странно, а говорящая овчарка — это дохуя норма что ли? Это тебя не удивляет? Ты совсем ебанулся, Хрулеев? — перебила Тотошка.
— Да, — ответил Хрулеев, — Но раз уж ты говоришь... Знаешь, Тото, мне столько всего нужно у тебя спросить. Мне ведь всегда было интересно узнать, как мыслит и ощущает себя животное...
— Чего, блядь? Животное? — взъелась Тотошка, — Какое я тебя животное? Вспомни, как Президент выполз к журналистам после торжественного фуршета по поводу тотальной грибификации Франции. Вот это было настоящее животное! А я нихуя не животное. Я чистокровнейшая немецкая овчарка. Der Deutsche Schäferhund. Так что фильтруй базар, блять, Хрулеев! Гав!