***
Аполлинария Семеновна – злой демон, всевидящий и всеслышащий, почти не спала третьи сутки, урывая лишь несколько часов далеко за полночь, когда жизнь вокруг затихала, и часов до пяти утра, когда нехотя начинал зажигаться свет в окнах просыпающихся бараков. Демону некогда было ни попить, ни поесть. Она металась мухой между двумя одинаково важными наблюдательными постами: окном и дверью (подсмотреть и подслушать), стараясь ничего не упустить ни там, ни там.
Аполлинария давилась от смеха, хрюкая, точно свинья, глядя, как носится по двору Тонька-повариха. Вчера из кино та пришла уже впотьмах и, видать, не заметила, что тазику приделали ноги. А теперь колготится, будто безголовая курица. Саму эпохальную покражу бабка тоже видела своими глазами. Аж ахнула тогда, впечатавшись носом в окошко. Надо же, средь бела дня, у всех на глазах! Господи, в каком мире она живет! Интересном, аж жуть! Чего она только не увидала за последние дни.
Глядела, как стайка девчонок ежедневно звала гулять подружку Веронику, а та все отказывалась под предлогом того, что уроки, мол, учить надо. Девчонки никакой солидарности к изготовлению уроков не проявляли, дразнили подружку «зубрилкой» и нарочно играли под ее окнами на теплотрассе в классики, громко смеясь.
Видела, как прячется за углом дома недавно приехавший студент Юрик, хоронясь от своей подружки-потаскушки Женьки-продавщицы. На эту лахудру за прилавком магазина Аполлинария Семеновна любовалась практически ежедневно. Надменно-хамоватая, как и полагается работнице торговли, в присутствии особей в штанах, особенно тех, что помоложе и посимпатичнее, Женька превращалась в Шемаханскую царицу – поводила глазами, запрокидывала голову, глупо хихикая, и так наклонялась вперед, опираясь на прилавок, что из кофточки на свет Божий почти вываливалось все то, что приличные женщины напоказ не выставляют. К студенту шалава таскалась ежевечерне, часто и вовсе оставаясь до утра. Юрик же Аполлинарию удивил, и смеялась тогда она до слез.
А дело было так. Только студент прошествовал мимо окон Аполлинарии с полным мусорным ведром на помойку, как на дороге показалась Женька. Утопая по щиколотку в грязи, она пробиралась по обочине в резиновых сапогах, плаще и с оголенными по самое некуда убогой юбчонкой ногами. В руке лахудра держала зонтик, которым прикрывалась от косо моросящего дождя, а потому своего малодушного кавалера в конце улочки не заметила. Зато он ее видел преотлично. Остолбенел на мгновение, а потом дернулся, словно ужаленный, и рысью помчался за угол ближайшего к помойке барака. Там он и томился, бедолага, пока упорная Женька сначала долго стучалась в его дверь, потом топталась в коридоре, затем тянула время, куря на крыльце сигарету за сигаретой и, наконец, убралась восвояси. Изрядно промокший Юрик, вид имевший донельзя жалкий, выждал для верности еще немного, а потом мышкой прошмыгнул к себе и запер дверь. Но света зажигать не стал, благоразумно опасаясь привлечь свою ночную бабочку назад. Притаился.
Усмотрела она, как водитель водовозки справлял малую нужду прямо за задним колесом своей машины. Не мог дойти до туалета, пакостник. Тут уж она не стерпела. Выскочила на улицу в чем была и откостерила молодого засранца на чем свет стоит на всю улицу. Наглец лениво отбрехивался и перекладывал шланг из бочки в бочку так быстро, что не успевал залить их доверху. Спешно закончив свои дела, он предпочел скорее убраться.
Наблюдала, как маялся со своей собачкой Михаил Иванович – ответственный партийный работник, приехавший из самого Ленинграда и живший один, если не считать это кудрявое недоразумение – королевского пуделя по имени Клепа. Пес, похоже, съел что-то не то и заставлял хозяина выводить его чуть ли не ежечасно. Что за придурь, вообще, такая – держать собаку дома? У всех собаки, как собаки – сидят в будках на цепи. Домой их запускают только ночью в сильные морозы, да и то лишь в коридор на какой-нибудь половичок, брошенный у двери. Здесь не Ленинград, чтобы пуделей на поводке по проспектам выгуливать.
Михаил Иванович был одним из немногих ее здешних знакомых, кто Аполлинарии Семеновне импонировал солидностью, занимаемой должностью, чистыми ногтями и служебной машиной. Квартира Михаила Ивановича была заполнена книгами, пластинками, ароматом кофе и мокрой псины. Поскольку слышимость в бараках была прекрасной, то все соседи знали, что предпочитает он классическую музыку. Непонятным для Аполлинарии Семеновны оставался лишь один момент. Он то зачем подался на этот проклятый БАМ? Чего ему не жилось в Ленинграде?