Коротко и ясно.
Честолюбие участкового взыграло новыми красками.
***
Ксюха медленно приходила в себя после приступа безумия, заставившего ее спалить Нину Петровну вместе со школой. Поначалу в голове у нее был такой хаос, что, казалось, она сейчас лопнет, точно орех. Она и смеялась, и плакала, и ни на миг не могла сомкнуть глаз, а потом в ней что-то выключилось, словно перегорела лампочка, до той минуты ярко сиявшая, и погасла. Оксана отрубилась и надолго заснула. После чего на нее навалилась апатия. Бродя по квартире с отрешенным взглядом, поджигательница не думала ни о чем. То есть вообще ни о чем. Абсолютно. Совершенное убийство волновало ее не более, чем прошлогодний снег. Раскаяния не было и в помине. Угрызения совести не скрежетали гвоздем по стеклу. Неотвратимость наказания не пугала ничуть. Ксюха чувствовала себя выпотрошенной курицей, которая по какому-то нелепому недоразумению осталась жива после этой убийственной процедуры. Ей было все равно.
Оксана не могла вспомнить, когда последний раз умывалась или расчесывала волосы. Иногда ей хотелось есть, и она ела, если находила что-нибудь съедобное. Если нет – просто забывала об этом. Но в основном просто лежала в постели, уткнувшись носом в стену. Несколько раз в дверь стучали, и она слышала громкие голоса и гогот одноклассников, которых, вероятно, послал кто-нибудь из учителей, выяснить, почему она не ходит в школу. Дверь она не открывала. Зачем? Все домашние – отец и сестра пропадали где-то целыми днями. Болен со Шпингалетом тоже заглядывали пару раз. Оксана и им не открыла. Видеть не хотелось совсем никого. Если ребята что-то подозревают, то все равно будут молчать. А если и не будут, то ей без разницы. Рыло вообще вряд ли догадается, хотя идея и была его. Больше ее никто не беспокоил.
Однажды она почувствовала, что не может больше находиться дома, оделась и вышла на улицу. Был вечер. Снег крупными хлопьями планировал на землю, надолго зависая в свете фонарей в полном безветрии. Магазины уже закрылись, все, кто шел с работы домой – благополучно добрались, поэтому улицы были почти безлюдны. Оксана постояла под ближайшим фонарем задрав голову и прикрыв глаза. Снежинки мягко опускались на лицо и таяли. Капли воды стекали вниз, к подбородку, или к вискам. И не было на свете ничего прекраснее! Вот так бы вечно стоять с мокрым лицом, щурясь от яркого света фонаря.
Ксюха отерла лицо варежкой и пошла по улице. Такую погоду она любила больше всего. Когда еще не холодно, и ртутный столбик термометра колеблется около 0 С, но грязь под ногами уже замерзла. Именно в такие дни бывает самый красивый снег – слипшиеся хлопьями снежинки, медленно кружа, опускаются на землю, но уже не тают, превращаясь в грязное месиво под ногами, как было еще вчера, а прикрывают белым пухом серость и неприглядность вокруг.
Девушка остановилась у следующего фонаря, высвободила кисть руки из варежки и раскрыла ладонь навстречу снегу. Хлопья стали приземляться и немедленно таять. Оксана быстро-быстро, как собака, старалась их слизнуть, пока этого не произошло, чтобы почувствовать на зубах хруст снежинок.
«Девушка, простудитесь,» – насмешливо сказал кто-то из темноты. Молодой парень вступил под свет фонаря, дружелюбно улыбаясь.
Юрику тоже не сиделось дома. Теперь у него появилось много свободного времени. И на ночь глядя непременно тянуло проветриться.
***
«Я знаю, кто это сделал!» – безапелляционно заявила мадам Пухова, размещаясь на стуле, предназначенном для посетителей. Такие заявления слышит время от времени каждый милиционер. По большей части они являются совершеннейшим бредом, но иногда несут в себе зерно истины. Подчас бывает лучше прислушаться к ним, чем отмахнуться.
«Кто и что?» – невозмутимо поинтересовался Балжуларский.
«Молодой человек, Вы что меня не помните?» – искренне возмутилась посетительница. – «Я Пухова Клавдия Петровна. Из Дома Культуры буфетчица. У меня на рабочем месте устроили погром, перебили посуду и украли самовар.»
Алексей, у которого голова шла кругом от обилия виденных им за последнее время лиц драчунов, забияк, дебоширов и прочих правонарушителей, вспомнил. Да, разумеется, запертая в кладовке буфетчица, этакая мадам Грицацуева на современный лад.