Прошёл мимо мшистой низины, топкой, вязкой. Поначалу просто кажется, что мох высоким вырос, проваливаешься в него, смеёшься, а затем ноги начинают вязнуть в хлюпающей водице, ещё шаг - и проваливаешься, ледяная вода заливает кроссовки, ноги сводит, холодит, падаешь вниз, и кричать бесполезно - никто не услышит. В мшистом, обманчивом болоте и лежали шашлычники, погнавшиеся то ли за призраком лося, то ли за Лешим. Ну и доставили же они хлопот! Одного человека заманить в трясину ещё ничего, легко, а вот шестерых загнать - это только настоящему хозяину леса подвластно, Лешему.
Грибник прошёл чуть дальше и остановился у края воды, ещё хоть на пядь подойди - и соскользнёшь вниз, в прозрачную воду, поплывёшь к чёрному дну, где скользкие покоятся брёвна, может, если будешь рыскать по дну, то дотянешься и до корней мха. Но если попробуешь по ним выплыть, подняться наверх, то мхи над тобою сомкнутся слоем льда, через который взглянешь на солнце и, засыпая, погрузишься на дно. Нравилось это место Грибнику. Тут хорошо вспоминать.
Вот из памяти отчётливо проступает голова старого лося, потёртая, точно молью проеденная, глаза мутные, чуть слезятся, зато тело мощное, как у быка, а рога! Рога раскидистые, огромные как старый куст, ни у кого таких нет. Ему махнёшь рукой, дорогу укажешь, и призрачной лёгкой походкой он бежит туда. А сам стоишь на другом краю болота, спрятавшись в тени сомкнувшихся, сросшихся кронами сосен, и кричишь, жалобно так кричишь: «Помогите! Помогите!» И лес подхватывает твой голос и несёт, несёт туда, где вьётся слабый дымок от углей и уже нанизано мясо на шампуры. «Помогите!» - слабо слышат люди. Колеблются. Поглядывают в сторону чащи. Всё-таки не хочется оставлять шашлык. Но вот хрустит ветка, ещё, ещё. Любопытство пересиливает. Да и разве с шашлыком что-то случится за пять минут? И вот они идут, но больше никого не слышат. Может, показалось? Да, конечно, надо вернуться, чёрт с ним, с криком. Вновь хруст. «Смотрите, кажется, там лось» - «Да ну?» - «Нет, правда, пойдёмте за ним». И идут, а лось всё мелькает впереди, быстрее и быстрее, и вот уже бегут, лишь бы из виду не упустить!
А ты стоишь на другом краю болота, спрятавшись в тени сомкнувшихся, сросшихся кронами сосен. Вот уже из чащи выскользнул древний лось, а за ним и эти.
Дыхание перехватывает, отшатываешься глубже в тень. И видишь, как легко лось перепрыгивает болото, проносится рядом, едва не задев туманными рогами, и исчезает вдали. А люди - за ним, выныривают из кустов, очарованные, заколдованные. Но болото широкое, человеку ни за что такое расстояние не перепрыгнуть.
Мох сладко чавкнул и сомкнулся над шашлычниками.
Грибник добрался до любимой мели, насыпи, которую не затапливало, достаточно твёрдой, чтобы по ней пройти.
Дотащив тело примерно до середины, Грибник вернулся за мешком с псом.
Слева от земляной косы стояла чёрная никогда, даже в самые жаркие месяцы, не высыхавшая вода, справа росли мхи, а из них выглядывали сыроежки. Наверное, там ещё скрывалась земля, но Грибник не собирался проверять. У корней сосен на мели всю землю усеяли здоровенные боровики. Все охочие до лесных даров обычно до болот не доходили, а уж тем более не забредали вглубь. И никто, никто, кроме одной-единственной души, не знал, какая тут плодородная почва.
В третий раз Грибник вернулся к машине, на этот раз - за лопатой. И стал копать. Вырыл могилку у сосны, где не росло грибов. Но, ничего, Фёдорович и Черныш удобрят землю, перегниют, вырастут грибы и на этом месте. И хорошо, хорошие люди и звери должны добру служить, а грибы - самое настоящее добро. А то что? В гроб положат и закопают на пустыре. Пользы-то? А плохим людям место в холодной воде, где их никто и никогда не найдёт. Лес своих тайн не выдает.
Закончив работу, Грибник расположился на поваленном дереве, толстый ствол которого нависал над глубокими синевато-зелёными мхами. Подул лёгкий ветер, кроны сосен едва слышно заголосили, но мхи молчали, беззвучно смотрели на преданного гостя, манили мягким покрывалом. Иногда Грибнику хотелось спрыгнуть вниз, лечь на бледно-изумрудную постель, провалиться, дать мшистой арке сомкнуться над собою и забыться вечным сном. Однажды, но не сегодня. Сегодня нестерпимо хотелось жить.
Закурил папироску.
- Хорошо-то как, Душенька! - выдохнул дым. - Господи, Душенька, как хорошо-то!
Но Душенька ему не ответила. Душенька дремала глубоко во мхах, там, куда он её когда-то положил, заботливо прикрыв одеялом, вытерев кровь на виске и в последний раз проведя пальцами по милой щеке, коснувшись холодных губ. И Душенька улыбалась Афанасию так же, как и в их первую встречу, когда думала, что встретила того самого мужчину.