– Альф, что это было сейчас? – рассуждал я, держа голову руками. – Я видел живое дерево. Я, сумасшедший. Надо спросить у бабушки, есть ли сумасшедшие в нашем роду. Может, я слишком много играю в видеоигры и у меня перегрелась крыша. Так бывает. А, я – фантазер. В бабушку, наверное. Она тоже сказочница. На каждом шагу придумывает байки, сказки. У писателей бурная фантазия. Надо будет написать когда-нибудь об этом сказку. Когда-нибудь. Когда меня выпустят из дурдома, – снова расстроился я, вспомнив, как меня манило дерево. Кажется, я даже видел его корявое потрескавшееся лицо. Оно изгибалось, изображая крик. А может, это было всего лишь дупло? – Все, Альфа. Мы с тобой не гуляем больше. Хозяин спятил. По крайней мере, надо время, чтобы прийти в себя, убедить себя, что все это мне показалось. – С этими словами я потопал домой, оставив Альфу наедине со своими мыслями на этот счет.
– Главное, никому об этом не говорить, – сказал я себе, разуваясь на крыльце.
Мимо бабушки не пройдешь незамеченным. Лестница на второй этаж проходила через гостиную, а гостиная была совмещена с кухней. Так что я попытался не скрипеть, когда поднимался, но не вышло: четвертая ступенька, как всегда предала – противно скрипнула.
– Никитка. Никитка, руки помыл? – остановила меня бабушка.
– Нет, – спиной ответил я ей, замерев на месте.
– Пойдем, помой на кухне, и перекусим, – протараторила бескомпромиссно моя татарская бабуля. – Я позвонила Артемке, сейчас тоже будет.
– Сейчас, через час, – пробубнил я, купая руки под струей теплой воды.
Сели за стол. Бабушка раскрыла передо мной глиняный горшочек с пшенной кашей, вытащенной из духовки, приготовилась накладывать мне в тарелку.
– Бабушка, – спросил я неожиданно, – а почему военную часть забросили?
– А кто его знает? Поговаривали, что тут много человек начало умирать, неизвестно, почему.
– Что значит «тут»?
– В части в этой. Солдаты, офицеры. Начали помирать, и все.
– А почему?
– Почему, неизвестно. Приезжали ученые, военные, исследовали, преследовали, а ничего не выявили. А через полгода закрыли часть. Резерв, говорят, теперь.
– Бабушка, а когда закрыли часть, никто не умирал больше?
– А кому умирать? Часть пустая. В ней не живет никто.
– Ну, ничего странного больше не происходило?
– Нет, вроде. Хотя сосед наш Касим-абы, ты знаешь его, через три дома от нас живет.
– Ветеран?
– Да, ветеран, он контуженный с войны еще, да и лет ему уж под девяносто. Когда он моложе был, рассказывал, что грибника одного и того же видит возле берез. Что тот, мол, тоже фронтовик, что ищет не грибы, а свои медали.
– Как медали?
– Медали. Что у него, мол, украли медали здесь. Солдатики. Ищет он их теперь.
– Так медали или солдат тех?
– Кто его знает? Ты давай, ешь, остыло уже. Еще раз наберу старшему.
– Бабушка, а ты не придумываешь?
– А ты испугался что ли? Не было его, грибника этого. Касим-абы контуженный был, чудилось ему. Никто, кроме него, никаких грибников-фронтовиков не видел. Забудь.– Бабушка начала тыкать на кнопки своего телефона. – Никогда не бойся того, что кажется. Люди пострашнее будут.
Дальше она уже ругалась на Артема в телефон, а я задумался. Я тоже, что ли контуженный, или соседский. Я видел грибника. В сером плаще, с палкой. Он на меня еще смотрел долго, а потом исчез. Нет, я больше ни ногой туда. Прости Альфа, надеюсь, ты меня поймешь.
Артем пришел через пять минут. Ему всегда нужно говорить несколько раз. Первые слова он считает предупредительными, значит, есть вторые и по голосу он уже выясняет, где потолок терпения родителей. Может, на нем на всю жизнь остался отпечаток именуемый: «Артем раз,…два,…три». Цифра три всегда на него действует магически. С первого раза он с тех пор и не понимает.
– Артем, а тебе не страшно гулять по заброшкам? – спросил я брата, когда мы легли по кроватям в своей комнате.
– Что страшного? Здания. Они сожрут тебя, – начал драматизировать Артем, протягивая ко мне пальцы.
– Нет, не здания, а деревья, например, – ненавязчиво продолжал я, нарочно долго думая, что же привести в пример.
– А что деревья? Деревья, как деревья. Они, как ты, деревяшки, – посмеялся Артем своим ломающимся голосом, то хриплым, то высоким, – глупые, тормознутые.
– Они живые.
– Живые?! Ты серьезно? Они тебя покусали? – издевался Артем. – Ты совсем поехал со своим планшетом. Перезагрузи виндовс.
– Ну, в смысле, дышат, растут.
– Спокойной ночи, прыщ. У-у-у – протянул Артем устрашающе напоследок.
Один дома
Полночи я не мог заснуть, все представлял ту яблоню и выглядывающего из-за нее странного грибника. Они оба зазывали меня. Я ворочался, ворочался. Кое-как уснул под утро. Проспал я до десяти. Проспал бы подольше, если бы не Артем. Он намазал меня кремом для бритья, который ему подарил дедушка два дня назад. Я вскочил, как ужаленный. Сердце готово было выпрыгнуть. Я даже вскрикнул, затем погнался за Артемом с подушкой. Артем в три шага преодолел лестницу и закрылся в туалете. Я подергал дверцу, ломать не стал, пошел в соседнюю часть санузла – ванную. В тонкую стенку перегородки я слышал, как Артем настукивает нецензурный ритм, адресованный мне. Я смывал крем с лица и улыбался. Только моего брата можно ненавидеть и обожать одновременно. Я хотел бы ему отомстить, но дедушка спал в своей спальне после суток. Ему сегодня вечером опять выходить на работу, подменить товарища. И если я буду мстить, то это непременно отразится еще и на деде, потом на бабушке, и уже не докажешь, что Артем первый начал. Я обязательно ему припомню в другой раз. Я вышел из ванной, Артем все еще был в туалете.