— Слушай! — Я решительно подступил к нему (ибо своей любимой игрой он может заниматься до бесконечности). — Ты с шефом не говорил насчет меня? Вовсю уже тружусь, наплодил борзых... но не могу же я, даже в монастыре, святым духом питаться?!
Он оценивающе, изумленно смотрел на меня, как бы открывая новые бездны падения (впрочем, это уже было!).
— Да-а... а ты шустрый мальчик! — процедил он. Что он имел в виду — то ли мою безудержную тягу к наживе, то ли некоторые ночные нюансы... Неважно! Главное — ему показать, что он знает все, видит насквозь. Ну ладно! Я шустрый, он благородный... С этим ясно.
— Ну так как... говорил или нет? — Я понял, что его надо загонять в угол, как курицу в сарае.
Он долго снисходительно смотрел на меня.
— Ну так как?! — тупо повторил я.
— Разумеется, я говорил с шефом...
— Обо мне?
— Ну, прямо так о тебе мы не говорили... В основном мы касались некоторых более тонких проблем! Но я дал ему понять!..
Решив, видимо, что и так уже сказал достаточно, он поднялся и встал в очередь за Бимом и Бомом.
— Так что же мне — с голоду подыхать?!
Он только отмахнулся — погоди, мол, со своей ерундой, со своими низменными проблемами!
Тут вдруг дверь в трапезную распахнулась, и вошел Сам.
Все буквально обомлели. По степени обомления я понял, что явление Самого в общую трапезную — явление небывалое: видно, действительно нечто меняется в воздухе, раз так!
Он бодро и оживленно поздоровался со всеми и демократично встал вторым.
— Скажите, — я подошел к нему, — мне стоять в очереди али нет? Дадут мне тут подхарчиться — али как?!
— Ну уж эти вопросы я не решаю! — Он сокрушенно развел руками. Мол, если уж я и такие вопросы буду решать, то где же брать время для серьезных дел?
— Так к кому же мне? — голод разжигал меня.
— Ну уж... не знаю. — Он беспомощно огляделся. — Узнайте где-нибудь...
— Хорошо.
— Стыдитесь, — стыдливо шептал мне Мартын. — Умерьте свой чрезмерный аппетит, хотя бы на людях!
После этого Мартын, отодвинув Бома еще на одну позицию, непринужденно встал рядом с Ездуновым и стал вдохновенно рассказывать о рукописи Евтихия Паленого, который, оказывается, когда-то умерщвлял свою плоть в этом монастыре (примерно как я!).
Я подивился глупости Мартына — зачем он рассказывает такое Ездунову? — Но, к удивлению моему, Ездунов слушал очень внимательно, переспрашивал трудное, а самое трудное даже записывал в тетрадку.
Они покушали, потом мирно закурили. Пьянея от дерзости, Мартын говорил ему “ты”.
Ездунов благодушно улыбался — но взгляд его неотрывно следил за телеэкраном. Тут было оборудовано такое телевидение наоборот: обычно народ смотрит по телевизору своих властителей, а тут наоборот — властители могли смотреть на народ, столпившийся у ворот.
Толпа как-то нехорошо гудела, и булыжники — уже знакомые вкратце мне — помелькивали кой у кого в руках. Отчасти оно и понятно: если бы по своему телевизору они увидели бы “монахов”, весьма обильно трапезничающих здесь, — это вряд ли бы их настроило на добродушный лад.
Ездунов посмотрел на экран, потом перевел взгляд на булыжник, лежащий на столе передо мной (но, к сожалению, несъедобный), потом вдруг перекинул взгляд на вошедшего в зал слегка опухшего после сна доктора Гридина.
— Вот вы бы, два хулигана, — добродушно проговорил Ездунов, почему-то объединяя нас вместе, — взяли бы да вышли туда — чтоб народ мог увидеть, в конце концов, что тут тоже нормальные люди живут, не с рогами на голове!
В голосе Ездунова звучал даже укор — как это мы, проживая здесь, не догадались сделать этого раньше, неужели по-прежнему все надо решать ему одному?!
— Конечно, некоторым уютнее за каменной стеной! — сардонически произнес Мартын, явно выставляя меня (хотя я был за каменной стеной всего сутки).
Но это было неважно. Машина работала.
Застигнутый врасплох Гридин стоял и неподвижно смотрел на Ездунова. Тот спокойно выдержал его взгляд.
— Мне тоже, кажется, предлагается идти? — проговорил наконец Гридин.
— Это дело вашей совести, — неумолимо произнес Ездунов (но почему же не его, ездуновской? Почему-то уверенно предполагалось, что уж с его-то, ездуновской, совестью все в порядке!).
— А как вы думаете — я не понадоблюсь тут как врач? — язвительно спросил Гридин.
— Врач вы — только во-вторых! — сказал Ездунов. Да, он умеет произносить фразы.
— А скажите, мне... можно не возвращаться? — вежливо поинтересовался хирург.
— Мы, — шеф сделал явный нажим на “мы”, — никого не удерживаем!