— Там этот... Мартын к тебе пришел... пропустить?
После операции было блаженное, умиротворенное состояние... я кивнул. Она нажала кнопку “Вызов”, потом вдруг неожиданно откинула одеяло и прилегла ко мне!
Вошел Мартын и с некоторым недоумением уставился на вторую голову на моей подушке, я и сам, честно, смотрел бы на нее с недоумением, но в данной ситуации это казалось бы притворством — хотя я искренне ничего не понимал!
— Ах! — как бы испугавшись Мартына, вдруг воскликнула Леся, вскочила и, зардевшись, умчалась.
Что еще за комедия?
— Ты, я вижу, неплохо уже себя чувствуешь! — добродушно проговорил Мартын.
“Да как сказать?” — подумал я, но ничего не сказал. После того, как меня вернули к жизни, стоит ли волноваться по мелочам?
— Ну, а ты как? — сочувственно спросил я. — Как сам-то думаешь?.. Есть хоть какой смысл... в твоей деятельности?
— Если хоть на миллиметр... хоть на миллиметр, — голос его сорвался, — удастся сдвинуть мир в сторону благодати... — он сглотнул, — я уже буду считать, что прожил не зря!
Мы проникновенно помолчали, и он ушел.
Загадочное поведение нашей операционной сестры стало для меня более-менее проясняться на следующий день, когда ко мне в палату вдруг резко вошел Гридин, долго смотрел на меня сквозь окуляры, потом сказал:
— Да! Удивительно... И когда только ты успел! Уже, оказывается, трехмесячный срок у нее! Удивительно! — Он покачал головой.
Да — действительно удивительно, особенно если учесть, что я здесь появился четыре дня назад! Да — замечательные люди тут живут! Поэтому понятно, что энтузиазм широких масс по отношению к живущим здесь стремительно нарастал: новый булыжник со звоном влетел уже и сюда, в медицинскую часть!
Дальнейшие события носили драматический характер — Гридин время от времени заходил ко мне и рассказывал... Бравый Петрович, не выдержав подрыва устоев, взлетел на стену, где случайно с тридцать седьмого года сохранился пулемет, и дал низкую очередь над головами осаждающей толпы — все в ужасе попадали на колени. Правда, поступок Петровича получил самое суровое осуждение — сам Ездунов вызвал его на ковер и строго корил.
Потом вдруг произошла новая неожиданность, вызвавшая новый взрыв эмоций у верующих, — но в этот раз взрыв уже положительный: вдруг воссиял образ Богоматери, находящийся в монастыре с восемнадцатого века и в последнее время очень тусклый. Как объяснил мне насмешливый Гридин, воссиял образ отнюдь неспроста: несколько часов подряд повинный Петрович натирал оклад толченым кирпичом и рукавом своей грубой шинели. Воссиял! Волнения за стеной все усиливались, ворота трещали.
— Будут народ запускать — ждут только, когда попы приедут! — сообщил Гридин в воскресное утро.
И вот меня поднял с кровати колокольный звон. Я прихромал к окну — звонил все тот же неугомонный Петрович.
Во двор въезжал кортеж машин, из них, расправляя богатые ризы, торжественно вылезали церковные чины. Впереди, сияя регалиями, шел сам патриарх Аверьян. Хлебом-солью их почему-то встречали Бим и Бом — выглядевшие по этому случаю вполне прилично. За ризами хлынула толпа верующих. Мартын крутился в самом водовороте, христосовался со всеми подряд, сиял — то был день, для которого он жил!
Гости поднимались уже на обитый бархатом помост — тут всех встречал с широко распахнутыми объятиями сам Ездунов. Как и все прочие, он крестился. Потом уверенно басил по бумажке в микрофон:
— Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах. Посему не убоимся, хотя бы поколебались земля и горы...
Так вот для чего были душеспасительные беседы с моим другом!
Грянуло грозное церковное пение — сначала Петрович и несколько военных, потом и вся толпа рухнула на колени. Ну вот, и опять их поставили на колени — на этот раз обошлось даже без пулеметов!
К несчастью, я опуститься на колени никак не мог — разойдется шов! Но ходить — мог. В смысле — уйти.
Я хромал по коридору, потом все-таки не удержался и зашел к ней: она стояла на коленях, но при этом красила губы, глядясь в поставленное на столик зеркальце.
— Все, я ухожу, — сказал я.
Она не прореагировала.
— Противно! — через некоторое время как бы сама себе сказала она.
— Что — “противно”? — взвился я.
— Противно... когда ты вылезаешь... как червячок из скушанного яблочка.
Я оскорбился.
— Да, кстати, — проговорил я, — хотелось бы узнать, кто отец якобы моего ребенка?
Она молчала.
— Хирург?