Я не мог всего этого терпеть — поэтому моя жизнь сделалась абсолютно невыносимой. Я не был, подобно другу Сане, мастером маневра — совсем наоборот.
В одно из воскресений я предложил Павлову съездить в гости на дачу к профессору Усачеву, вышибленному им с директоров, — поболтать, попить чаю с малиной, обсудить последние научные новости. Я наивно надеялся, что в беседе с седовласым ученым Павлов поймет наконец всю пропасть своего невежества, ужаснется и покинет пост. Но Павлов отлично почувствовал готовящийся подвох — в чем в чем, а в хитрости ему отказать было нельзя.
Мы подъехали к Финляндскому вокзалу на такси. Павлов выскочил, я хотел вылезти вслед за ним.
— Погоди! — Павлов попридержал дверцу. — Посиди пока, отдохни... Я сбегаю узнаю, как там вообще.
— Что значит — как там? — Я сделал снова попытку выбраться. — Не знаю я, что ли, как и что на вокзале?
— Посиди! Я умоляю тебя! — патетически вскрикнул Павлов.
Ну что ж... раз умоляет!.. Я остался. Павлов через секунду вернулся обратно, тяжело дыша.
— Представляешь, билетов нет! — с отчаянием воскликнул он.
— Как... нет?! На электричку? — изумился я.
— Представь себе, — горестно вздохнул он, — запись на двадцать шестое только!
— Как — запись?.. А билетные автоматы? — Я все еще не мог поверить, что можно так беспардонно лгать.
— Автоматы все сломаны! — тараща для убедительности глаза, произнес он. — Ну ничего, ничего... поедем сейчас на другой вокзал, — он стал запихивать меня обратно, — может, там полегче.
Мы урулили. Я хотел было сказать, что с другого вокзала мы навряд ли приедем на дачу профессора Усачева, но не сказал, поняв, что профессор Усачев никак не нужен моему другу, более того — смертельно опасен!
Все ясно! Вопрос был закрыт. Но оказалось, что Павлова он волновал. Примерно через неделю он вызвал меня и сказал:
— Ты знаешь, я все думаю и думаю, которую ночь уже не сплю — почему ты так хреново ко мне относишься? И знаешь, что я придумал?
— Ну, интересно, что?
— А выписать тебя из города к чертовой матери! Чтобы ты не жил тут, не поганил воздух!
— Как... выписать? — Я обомлел. — За что?
— А чтоб воздух не поганил — я уже сказал! — усмехаясь, промолвил он.
— Но как же... разве такое можно?
— У нас, сам знаешь, что хочешь можно!
И он не обманул. Примерно уже через неделю меня вызвали в исполком и объявили, что согласно постановлению от первого февраля, принятому четырнадцатого июля, имеющему одну особенность — право действовать задним числом, я лишаюсь прописки и выселяюсь с площади, подотчетной институту, без права предоставления другой площади.
— И что же мне делать? — воскликнул я.
Ответ длился примерно час и состоял сплошняком из цифр и дат — понять его было невозможно.
Я кинулся к Павлову. Он жил уже тогда в номенклатурном доме, и внизу сидел крепкий вахтер и меня не пропустил.
— Но мне по важному делу! — воскликнул я.
— Тут дел не делают, тут люди отдыхают! — веско отрезал вахтер. В этот момент в парадную вошли два солдата, неся на плечах сосиску размером в бревно.
— Куда, хлопцы? — спросил их вахтер по-отцовски тепло.
— В девятнадцатую, — ответили хлопцы.
— И мне в девятнадцатую! — Я попытался рвануть вслед за ними.
— Вы, хлопцы, проходите, а вас, гражданин, сказал, не пропущу!
Сосисконосцы прошли, а я остался. На другой день я прорвался к Павлову в кабинет и стал кричать, что сосиска у нас имеет прав больше, чем человек.
— Какая сосиска? Огромная? Вы говорите полную чушь! Злонамеренный навет!
Я посмотрел на него и понял, что в обществе, где начальники (все!) врут в глаза подчиненным и абсолютно при этом не боятся быть уличенными, — в таком обществе нормально существовать нельзя. Я вышел.
Уже примерно полгода у меня было приглашение в Борхеровский университет с лекциями. После гигантских усилий я поехал и читаю там лекции до сих пор.
Звякнул звонок.
— Это он! — Лена подпрыгнула.
Остальные, расчувствовавшись, среагировали слабо. Вошел Павлов в строгом черном костюме, и с ним постоянная его подруга, которая училась на значительно более младшем курсе, чем мы, но тем не менее всегда была знаменита благодаря своей настырнейшей деятельности. “Камнебойка” — так дружески звали ее.