— Да, замечательно!
Но надо сразу отметить, что, общаясь с Павловым, Саня ни малейшей коррозии не поддавался, никогда ничего не делал, чего хотел от него шеф. Придя директором, Павлов понял, что надо первым же делом обмарать всех — заставить, например, произносить речи.
Помню, как он обламывал меня:
— Ну я же, пойми меня правильно, вовсе не призываю тебя ко лжи! Вовсе не обязательно тебе говорить о том-то и том-то, скажи об этом и этом-то — но скажи искренне, от души!
Постоянный мой отказ и сделал наше совместное существование невозможным.
А Саню он один только раз попросил произнести праздничную речь и после зарекся: Саня вроде как надо все говорил, но постепенно в речи его все четче проявлялся ритм верлибра... в зале хохот все нарастал... гости в президиуме были недовольны! А Саня радостный кинулся к Павлову: “Ну как?”
— Да... это точно! — подтвердила она мой рассказ. — В смысле куража, дурацкого изгилянья он был поистине неутомим! Говорила я — доиграешься! И доигрался. Однажды, помню, позвали к телефону его — причем именно здесь, чтобы показать, что знают про него все! Рукой ему машу: “Тебя нет!”
— Ну почему же? — говорит. Трубку отобрал. — Алле... внимательно слушаю вас!
— Извините за беспокойство, Александр Федорович, — вежливо так говорят (и отчество, мол, знаем, никуда не уйдешь). — Не могли бы мы с вами в удобное для вас время встретиться и поговорить?
— А кто вы?
— А вы не понимаете?
— Нет.
— Ну хорошо — при встрече мы вам объясним, кто мы и что именно нас интересует, — в голосе уже некоторое утомление появилось. — А кто там у вас все время берет параллельную трубку?
— Это хозяйка, — Саня говорит. — Надеюсь, вы не станете спорить, что в своей квартире она может делать все, что ей заблагорассудится?
— Ну конечно, конечно... — отвечает голос.
Я машу ему рукой — кончай, а он, наоборот, вошел только в раж!
— Так когда бы вы могли нас посетить?
— Как только докушаю ананас!
— Вы кушаете ананас? — настороженно спрашивают.
— Да нет, это так. Шутка.
В трубке долгая пауза, должная, видимо, показать, что в таком разговоре шутки более чем неуместны! Саня ждал, ждал и трубку повесил. Моментально новый звонок.
— Алле!.. Так это опять вы? Разве вы не закончили?
— А что — вы считаете, что мы о чем-либо с вами договорились?
— А разве нам надо с вами договариваться? — Саня удивился.
— А вы считаете, что не должны?
— А я, знаете, никак не считаю. Не задумывался о вас.
— Какой-то странный у нас получается разговор!
— Да, разговор не первый сорт... Так все? Извините, очень хочется в туалет!
— Так не хотели бы вы к нам зайти?
— Честно говоря, не особенно... А где вы расположены?
— Вы что — не знаете?
— А почему, интересно, я должен знать?
— Хорошо. Мы пришлем вам повестку, — совершенно измотанный уже товарищ сказал. — Всего доброго!
И повесил трубку,
— Наконец-то! — Саня вскочил, помчался в сортир...
И потом, когда все-таки затащили его туда, он уверял меня, что вовсе не моральный его облик их интересовал (“Моральный ваш облик нас совершенно не интересует”, — якобы сказали ему). А интересовали их якобы только исключительно физические его данные — почему он совершенно не устает, всегда находится на взводе, на подъеме, а их сотрудники, даже самые здоровые, посидев за столом полтора часа, поголовно засыпают. “Хорошими делами надо заниматься!” — якобы сказал он им...
Мы помолчали, вспоминая.
Вдруг резко зазвонил телефон.
— Ты возьми! — вдруг испуганно проговорила она. Я посмотрел на нее.
Неужели она думала, что может позвонить он?
— Алле! — резко проговорил я.
— Это кто это? — проговорил грубый голос.
— Не имеет значения! — так же грубо ответил я.
— А хозяйка что делает?
— А вам-то что?
— А ты зачем у нее? Раз уж пришел к ней — так в койку таракань! Она знаешь кто? Организатор экскурсий! По очень дальней, очень крутой дорожке тебя повезет, вверх-вниз, вверх-вниз!
Я бросил трубку.
— С экскурсиями езжу, — смутилась она. — Много идиотов встречается... Один из них!
— Ничего! Без идиотов тоже нельзя! — проговорил я бодро. — Наверное, подмигивала всем этой фарой, она и перегорела!
— Точно!.. — улыбнулась она. — Главное, чему меня Саня научил, — это не говорить слово “умничка” и никогда не раскаиваться, всегда уверенной быть, что поступила гениально. Помню — однажды добрался он ко мне абсолютно уже на бровях, никогда в жизни его таким не видела — лежал, умирал, горько стонал: “Ну почему, почему я так напился? И сколько денег, главное, ухнул!” (надо признать для объективности, что был он немножко хитроват и скуповат, и вдруг — такое!). Между стенаниями успел объяснить, что пришел на банкет по случаю чьей-то защиты, но в зал почему-то не зашел, а свернул в бар, и там — отнюдь, не с горя, это он точно помнил, а скорее с радости зверски напился. Но почему он свернул в бар, что за нелепость в его рассчитанной жизни? Так и заснули — и вдруг ночью просыпаюсь от вопля: “Вспомнил, вспомнил почему! Все правильно! Отлично!” — “Ну и что ж ты такого вспомнил, что отличного-то?” — со сна ворчу. “Вспомнил, почему в зал не пошел, — я же Сомееву там увидел, засосала бы меня с потрохами! Нельзя было в зал идти — только в бар. Все отлично!” — заснул сном праведника... Я сидела, смотрела на него, потом, когда он проснулся, говорю: “А знаешь, все же ты, несмотря ни на что, огромное счастье мне подарил!” — “Когда это?” — стал как бы мысленно по карманам себя охлопывать. — “Какое?” — “А сидела я ночью, смотрела на тебя и думала: какое счастье, что у нас с этим типом никогда ничего серьезного не будет!” — “А, это да”, — уже вполне успокоение сказал...